Любовь Юнина - Происшествие

«Чего они веселятся?» — зло подумала Галина Петровна.

— Не понял вас, — проговорил Ежиков. — Что же у вас за коммунисты, которые слово боятся сказать? И что же вы за парторг, у которого такие коммунисты? И к вам вопрос, товарищ Смирнов. Почему вы не нашли общего языка с товарищем Ильюшиной?

Смирнов хмуро посмотрел на Галину Петровну, ему почему-то вдруг стало жаль ее и не захотелось уличать ее во лжи. Все-таки она женщина.

— Если есть в редакции люди, которые недовольны моей работой, — сказал он, — то, наверное, я в чем-то не прав. Но я действительно не понимаю, почему Галина Петровна не поставила этот вопрос на партийном собрании.

Ежиков покачал головой.

— Не очень мне все это нравится. Обсуждаем какие-то надуманные проблемы. Практически ничего из того, что написано в заявлении, не подтверждается. Парторг повела себя неправильно. Пузыри-то мыльные. Я предлагаю товарищу Ильюшиной объявить выговор, а товарищу Смирнову строго указать.

Вскочила Короедова.

— Я не понимаю, товарищи, что здесь происходит, — заявила она. Тон у нее был, как обычно, поучительный. — Что здесь обсуждается? Заявление коммунистов, честно пытающихся вскрыть недостатки в работе, или обсуждают коммунистов, которые поставили этот вопрос. Все перевернули кверху ногами. И знаете, это мне напоминает недавние времена, когда правду пытались замолчать, скрыть! Теперь, однако, время другое.

И Ирина Васильевна стала произносить столь милые ее сердцу слова «ускорение», «перестройка», «решения», «съезд», «правда».

Кончив, она села и самодовольно оглядела сидевших за столом. Речь ее была до того правильной, до того в духе времени, что произвела впечатление.

Все молчали. И тут встал Сергей Дмитриев. Длинный, худой, нескладный, в набок сбитом галстуке. Он улыбнулся мягко, чуть беспомощно.

— Когда я впервые услышал на собрании выступление Ирины Васильевны Короедовой, я подумал: какой толковый и понимающий человек. А когда мы столкнулись в работе, выяснилось, что мы не можем найти общего языка. Потому что в понятии Ирины Васильевны слова и дела существуют совершенно отдельно, независимо друг от друга.

Десять лет я проработал в газете: чего только не повидал за это время! Встречал людей, которых преследовали и обижали, и тех, кто сам преследовал и обижал. И никогда не думал, что сам окажусь в роли человека, на которого будут писать заявления. Почему мы не находим общего языка с Короедовой — я и Смирнов? А очень просто — мы думаем по-разному. Для нее перестройка это модное сегодня слово, для меня — дело. Я считаю, что надо сделать так, а она объясняет, что знает все лучше меня. Если я с чем-то не согласен, она задает вопрос: «Ну и что?» Сдвинуть с места ее невозможно. Я понимаю, не очень приятно, когда твой начальник намного моложе тебя.

— Я не стремлюсь в ваше кресло, — бросила краснея Ирина Васильевна.

— Ой ли, Ирина Васильевна! — вдруг проговорил Виктор Викторович Жуков.

— Не сбивайте же меня, пожалуйста, — попросил Дмитриев. — По большому счету Ирина Васильевна человек абсолютно равнодушный к делу. Мне интересно работать на телевидении, я вижу его возможности. Ищу новые повороты, новые подходы. Но каждое начинание заканчивается вдохновенной речью Короедовой, и она забрасывает камнями все, что я и мои товарищи делаем или пытаемся делать. Я живу с каким-то странным ощущением, что со мной сводятся какие-то счеты. В чем только меня не обвиняют. Можно подумать, что я жулик какой-то. Если б я имел право, я б уволил Короедову, чтоб не мешала работать. И за Ильюшину как партгрупорга я бы голос не отдал, так как доверие к ней потерял. Но уволить Короедову я не могу, поэтому уйду сам. И не примите это как проявление трусости. Просто не хочу терять к себе уважение. Я хочу работать, а не защищаться.

Короедова толкнула локтем Галину Петровну и подмигнула ей: мол, видишь, наша берет.

Секретарь райкома постучал карандашом и спросил негромко:

— Не слишком ли, Сергей Алексеевич?

— Нет, Степан Степанович.

— Это не решение вопроса. Вы коммунисты и должны уметь находить общий язык друг с другом. Давно вам надо собраться и поговорить откровенно. Существует партийная дисциплина, с телевидения вас никто не отпустит, а товарищу Короедовой следует принять во внимание, что с распоряжением и мнением руководства надо считаться.

Дмитриев рисовал на листе бумаги кружочки, и выражение лица у него было непримиримое.

— Мне кажется также, что товарищ Ильюшина вела себя неправильно. Меня крайне удивляет ее непринципиальность… Значит, есть предложение коммунистам редакции самим на своем собрании разобраться в создавшейся ситуации. Ну а что касается заявления, то мне кажется, что рассмотрение его — пустая трата времени. Никакие криминалы в отношении товарищей Смирнова и Дмитриева не подтверждаются. — Он помолчал. — Здесь было предложение объявить товарищу Ильюшиной выговор за беспринципность. Кто за? Единогласно. И строго указать товарищу Смирнову. Кто за это предложение? Кто против? Так, против меньшинство.

Галина Петровна первая выбежала из зала заседаний. Короедова догнала ее лишь в раздевалке.

— Что ты разволновалась? — сказала она. — Подумаешь, выговор! Через полгода снимут. А Дмитриев уйдет, и тебя назначат на его место. Мне, конечно, уже поздно, — великодушно добавила она. А про себя думала, что песня Ильюшиной, конечно, спета. А что касается ее, Ирины Васильевны, то еще посмотрим, кто кого. Упорства ей не занимать. Варягов Жуков больше приглашать не будет, — в этом она была убеждена.

— Может, сбросимся на такси? — предложила Ирина Васильевна.

Галина Петровна мрачно посмотрела на нее. Если кого и ненавидела она в данный момент больше всех, то это была Короедова. Надо же было связаться с этой дурищей. «Ну нет, — подумала Галина Петровна. — Рано ты меня хоронишь, голубушка. Ты еще у меня попляшешь за то, что втравила в эту историю». И тут, увидев выходившего из подъезда Смирнова, крикнула:

— Алексей Петрович! Мы решили скинуться на такси. Ведь нам по пути. Поедемте вместе…

Платье, а точнее, полотняный костюм, отделанный вологодскими кружевами, придумала для Евгении Дорофеевны ее молодая пациентка, художница из Еревана Роксана Алабян. Она придумала его, узнав, что доктору Орешниковой предстоит выступать на научной конференции онкологов с сообщением о разработанной ею методике лечения. Роксана преклонялась перед Евгенией Дорофеевной за то, что она поставила ее на ноги, не знала, как отблагодарить. Но Орешникова категорически не принимала подарков, отказывалась даже от такой малости, как южные фрукты, которыми заваливали художницу ереванские родственники. И вдруг, незадолго до выписки Роксаны из клиники, Орешникова мимоходом сказала, что собирается к конференции купить или сшить новый костюм.