Марина Болдова - Два сына одного отца

— Продолжай, продолжай, Беркутов! — Галина с насмешкой наблюдала за его попытками заранее занять «верхнюю» позицию.

— Итак, продолжаю. Иначе ничего не будет. И это тоже серьезно.

«И ведь не шутит. Точно, не шутит! Вот это я попала! Смешно, но мне — нравится. Начинаю понимать Дашку, которая за своим Бориным бела света не видит. Нет для нее света за Бориным, не существует. И не нужно ей жизни иной». — Галина сама не заметила, как в знак согласия кивает головой.

— И что, ты даже возражать не собираешься? — Беркутов недоверчиво уставился на Галину.

— Не-а.

— И права качать?

— Зачем? — она пожала плечами.

— Ты передумала со мной жить?

— Не-а.

— Тогда мы сейчас едем ко мне, — сказал Беркутов почему-то очень тихо.

— Конечно.

— Галь, ты меня пугаешь.

— Чем?

— Своей покорностью. Это как-то… не твое.

— Успокойся, Егор. Просто устала я все сама решать. Так что отдаться тебе для меня — в удовольствие.

— Отдаться? — Беркутов мечтательно закатил глаза и, обхватив Галину за талию, притянул к себе.

— Беркутов, пошли уже. Лялька ждет, — со смешком попыталась отбиться она.

Еще с минуту он сидел, не отпуская Галину от себя и мысленно рисуя сцену соблазнения любимой женщины. Получалось смешно. Он представил свой продавленный диван, пружины которого не просто скрипели, а при каждом движении хором издавали стонущие звуки, просвечивающие местами от старости простыни и наволочки, доносящиеся с улицы в окна первого этажа детские голоса и весело ужаснулся. «Ну не король тебе достался, Голованова, не король!» — посочувствовал он мысленно Галине. Сам же, вскочив, стал ее поторапливать:

— Быстрее поехали. Хочу домой, видеть не могу этот белый потолок.

«Вот судьба! Живешь размеренно, вроде и не нужно ничего особенного. Спишь, а не живешь. Так только, чтоб с детьми все было в порядке, одеть было что и желудок набить чем. И все. И вдруг оказывается, что нужно торопиться. Не потому, что конец близок. Совсем наоборот. Начало. Он спешит, и я спешу. И от этой торопливости внутри все сладко ноет. Сразу понимаешь, еще шажок — и ты в раю», — Галина шла по коридору за Беркутовым, который тянул ее за руку прямиком к выходу.

Березин и Ляля понимающе переглянулись, как только парочка буквально выскочила из больничного холла. Приветливо помахав им рукой, Ляля чмокнула Березина в щеку и полезла на водительское сиденье. «Интересно, куда мы едем?» — подумала она, заводя двигатель.

— Куда изволите, господа?

— Домой! — дружно донеслось с заднего сиденья.

Во всем доме не было света. И в доме напротив тоже. В старой части города такое случалось часто. И перебои с водой, и прорыв отопления. И много еще других бытовых неурядиц. Старые дома сносились предприимчивыми застройщиками, коммуналки расселялись, добротные некогда купеческие особняки занимали офисы крупных компаний. Жильцам, проживавшим частенько в домах без элементарных удобств, предлагались квартиры в благоустроенных микрорайонах. Лифт, горячая вода и прочие радости должны были б привлечь будущих новоселов. Но — чудо. Никто из жителей старого города не торопился переехать в новые хоромы. Битвы за снос ветхого по всем показателям жилья порой бывали жесткими до предела: строптивцам угрожали, отключали дома от снабжения газом, водой, даже поджигали. Люди теряли свое имущество, государство не спешило с компенсацией. Но все равно каждый пытался драться за свои квадратные метры. «Мы — патриоты своего района!» — говорила соседка Антонине, принеся очередные страшные новости о пожаре. Антонина соглашалась с ней, подписывала петицию властям, в душе понимая бесполезность всех этих действий. Но Бог миловал: их дом пока оставили в покое. Зато часто стали отключать свет и воду.

Антонина вслепую пробралась на кухню. Открыла кран с холодной водой. Тоненькая струйка брызнула в подставленный чайник.

— Ваня, чай будешь? — крикнула она громко.

— Але, я здесь, — раздался голос Дубенко у самого уха.

— Не стой без дела, свечки зажги.

— Это канделябр твой, что ли?

— Что ли! Чем он тебе не нравится?

Внушительного вида конструкция из витых чугунных прутьев стояла на полу. Когда-то свекровь Антонины пыталась водрузить ее на полочку, подвешенную справа от кухонного стола, но Искра постоянно задевала эту полку полным плечом и однажды уронила светильник себе на ногу. Пришлось ехать в травмпункт. С тех пор канделябр пылился в углу. Антонина и сама не любила железку, но в подсвечник вставлялись три толстые свечи, которые давали вполне приличный свет.

— Так тебе чай наливать?

— Давай. И бутерброд какой-нибудь. — Иван, поставив канделябр на стол, опустился на табурет. Антонина открыла холодильник.

Они жили вместе уже неделю. После удачной операции Иван уже полностью окреп и даже забросил палку, с которой поначалу передвигался по квартире. Антонина взяла отпуск, из-за глупого женского страха опасаясь, что с ним в ее отсутствие может что-то случиться. «Ты же врач, должна понимать, что все плохое уже позади», — говорил ей профессор Фролов, подписывая заявление. Она только упрямо качала головой. А Дубенко был рад. Такую щенячью радость он не испытывал никогда. Она боялась за него! Он часто ловил себя на мысли, что больше не хочет работать. Черт возьми, денег на его счету в банке им с Тоней должно хватить на всю оставшуюся жизнь! Найдя в домашней библиотеке старинную поваренную книгу, начинавшуюся словами «если к вам неожиданно пришли гости, пошлите человека в погреб…», он неожиданно для себя начал с увлечением готовить русские кушанья, выискивая на Троицком рынке пряные травы, соленые арбузы и моченые яблоки. Поросенка с клюквой они с Антониной ели три дня, отрезав по доброму куску всем соседям по лестничной площадке. Вот такую он выбрал себе судьбу.

Он все о ней знал. С мужской ревнивой настойчивостью выспросив мельчайшие подробности ее личной жизни, он успокоился, поняв, что у нее еще ничего стоящего не было. В постели она была девочкой. Он был поражен ее непритворным стыдом, когда, изголодавшись от ожиданий, рывком распахнул на ней халат. И еще больше удивился слезам радости после первой их ночи любви. Они спали до полудня, обессиленные, запутавшись во влажных простынях. Проснулся он от тихих всхлипов и долго не мог понять, что он сделал не так. Оказалось, все так. Завтрак пришлось прервать в середине, так как Антонина «забыла одеться приличней», накинув на голое тело его рубашку. Сам он в семейных трусах и майке выглядел не столь возбуждающе. Они одновременно положили надкусанные бутерброды на тарелку и, глотнув напоследок кофейку для бодрости, дружно встали из-за стола и гуськом двинулись в спальню по узкому коридору. «Продолжение следует!» — рыкнул он, повалив ее на расхристанную постель. А вечером были пельмени из почти полностью опустошенного днями холодильника.