Игорь Гранкин - Исцеления не будет. Поэзия земли русской

— Что ж вы при таком трогательном отношении к искусству допустили кражу картин?

— Кабы я знал, что на них позарятся, что кто-то по залам с черными мыслями ходит, денно и нощно дежурил бы в усадьбе.

— Эти благие порывы надо было раньше проявлять, — сказал Костров. — Теперь подошло время отвечать за содеянное. Из-за вашей халатности государству нанесен ущерб в несколько десятков тысяч рублей.

— Меня отсюда отведут в тюрьму? — тревожно спросил Градов, посмотрев на дверь.

— Пока нет. Сперва я возьму с вас подписку о невыезде, — спокойно сказал Костров. — Вы еще потребуетесь следственным органам.

— Я не преступник. Какая халатность? — неожиданно возмутился Градов. — Я сигнализировал. Я докажу, что не виноват.

— Вот и прекрасно, — сказал Костров, наблюдая за резкой сменой настроения Градова. — Следователь не заинтересован в том, чтобы невинных наказывали. Наше дело раскрыть преступление. И я надеюсь, что вы мне в этом поможете.

— Как? — удивленно выдохнул Градов. От столь неожиданного предложения он заморгал ресницами, его лицо покрылось пятнами.

— Может быть, вы кого-нибудь подозреваете в хищении картин? — спросил Костров.

— Нет, никого я не подозреваю, — проговорил Градов.

— А вы не торопитесь с ответом, подумайте, — сказал Костров.

— Я об этом Гришину порасспрашиваю, она в Рериховском зале дежурила, — заговорил Градов. — А вообще в институте народ проверенный, думаю, чужие побывали.

Костров подписал повестку и отпустил Градова.

После ухода завхоза в кабинет вошел оперативный уполномоченный уголовного розыска Лимонов. Он походил на штангиста тяжелого веса, был нетороплив, даже медлителен.

— Жарко сегодня, — сказал Лимонов, присаживаясь на стул. — Сейчас бы в речку или пивка холодного попить. — Он шумно вздохнул и, глянув на Кострова, добавил: — Увы, но это всего лишь мечты. Дошли слухи — следователи без нас жить не могут.

— Это точно, — улыбнулся Костров. Затем сказал: — Есть работа, товарищ капитан. В усадьбе Плетнево недавно организовали выставку картин под названием «Поэзия земли русской», о надлежащей охране не побеспокоились.

— Что украли? — спросил Лимонов.

— Десять картин Рериха, — ответил Костров. — Список их я вам покажу. Завтра музей подошлет репродукции. Наша же задача найти оригиналы.

— Частных владельцев картин Рериха установили? — спросил Лимонов.

— Пока нет. В музее мне назвали фамилии двух товарищей, но потолковать с ними я не успел. На месте происшествия нашли бумажный мешок. Судя по надписи на нем, он с международного почтамта. Поэтому попрошу вас съездить туда.

— Добро, — согласился Лимонов. — Только вряд ли работник почтамта мог бросить в усадьбе мешок. Это все равно, что передать следователю свою визитную карточку. Думаю, что общение с коллекционерами даст лучшие результаты. Настоящие коллекционеры всегда помогают следствию.

— Я не против этого, — ответил Костров. — Но версию о том, что похитителем картин может быть и работник международного почтамта, надо отработать. Ее и Антипин считает перспективной.

— Кто из районного уголовного розыска занимается этим делом?

— Жигарь. Он ищет почитателей таланта Рериха у себя в районе, но если у вас будет много работы, то направим его в ваше распоряжение.

— Пока не надо. Пусть занимается своим делом.

— Ну, тогда за дело, Юрий Иванович, — при этих словах Максим вспомнил, что накануне в поисках статьи о Рерихе он листал энциклопедию, и поэтому добавил: — Советую зайти в библиотеку почтамта. Поинтересоваться, кто книги о художниках брал в последнее время.

— Ладно, — Лимонов поднялся и, не прощаясь, вышел.

Бухгалтер профкома Школова заплакала сразу, как только подала Максиму повестку.

— Виновата я, виновата, — проговорила Школова, и слезы опять навернулись ей на глаза. — Знала, что нарушаю порядок продажи билетов, но себе в карман ни копейки не положила. Заняться распространением билетов попросил меня директор. «Профсоюзную кассу укрепим», — сказал он мне. Я договорилась со спорткомплексом «Олимп» о том, что мне будут давать пустые бланки билетов. У них этого добра полно. За все время в «Олимпе» я получила их примерно десять тысяч. Цену определил Марк Львович — 30 копеек. Он же принес и печать. На ней была цена и надпись «Усадьба Плетнево». Иногда Градов, а иногда Нина Павловна помогали мне штамповать билеты.

— Билеты продавали вы?

— Всего два или три раза. В остальные дни приходили профорги лабораторий, дежурившие на выставке, я им давала билеты.

— Выручка от продажи билетов не оставалась в карманах общественных распорядителей?

— Нет, нет, что вы, — замахала руками Школова. — Я сама лично все проверяла. В конце каждой недели на профкоме докладывала. Деньги эти хотели на покупку яхты потратить для коллектива.

— Ольга Сергеевна, как вы думаете, кто украл картины?

— Не знаю, — пожала плечами Школова. — Из наших никто не мог этого сделать. Правда… правда однажды в усадьбе я видела племянника Нины Павловны. Не понравился он мне.

— Кто такая Нина Павловна?

— Гришина. До пенсии у нас в бухгалтерии работала. А ее племянник в тюрьме сидел.

— Вот как! А где он живет?

— Где-то в Москве. Витя, когда был маленьким, жил с Ниной Павловной. Его мать умерла, когда тому было лет тринадцать. Но жил с теткой он недолго. Года через четыре подался на заработки. Лет восемь я его не видела.

— Откуда вы знаете, что он был судим?

— Нина Павловна мне говорила.

Подписав протокол допроса, Школова попрощалась и вышла.

ВО ВТОРОЙ половине дня прошел дождь, и резко похолодало. Приехав в Малаховку, Костров, обходя лужи, долго бродил по поселку в поисках дачи Фролова. Работая в министерстве культуры, Фролов неоднократно организовывал выездные выставки. Не перестал он заниматься этим и будучи на пенсии.

Наконец Костров нашел Яблочную улицу. Она и на самом деле отвечала своему названию. У проходившей старушки Максим спросил, где живут Фроловы. Та указала на второй с краю дом. Когда Костров подошел к нему, во дворе худощавый пожилой мужчина сгребал граблями опавшую листву.

— Аполлон Ипполитович? Вас можно на минутку?

Старик оглянулся, поставил грабли у дерева и подошел к калитке. Узнав, что посетитель работает следователем, Фролов попросил его предъявить удостоверение.

— Визит, насколько я понимаю, не приватный, — пояснил он свою просьбу. — Значит, и знакомиться нужно официально.

— Я приехал к вам за консультацией, — объяснил Максим после того, как предъявил документ.

— Коли так, проходите, — пригласил Фролов, — не у калитки же нам разговаривать. Прошу на веранду. — Аполлон Ипполитович крикнул в глубь сада: — Маша, у нас гость, поставь самовар!