Игорь Гранкин - Исцеления не будет. Поэзия земли русской

Из небольшого строения, служившего кухней, вышла миловидная, невысокого роста женщина. Седые волосы выбивались из-под голубой косынки.

— Мария Васильевна, — представилась она Кострову.

— А этого товарища зовут Максим. Он, Машенька, из милиции, — произнес Фролов и, обращаясь к гостю, добавил: — Простите, не привык молодых по отчеству называть.

— Что-нибудь с детьми случилось? — заволновалась Мария Васильевна.

— Я пришел к вам совсем по другому делу. Два дня назад с выставки в Плетнево были похищены несколько картин Рериха.

— Вот это номер! — нервно дернув головой, с горечью в голосе произнес Фролов.

Все прошли на веранду. Там было светло и чисто. На стенах висели репродукции картин Айвазовского. Пока Костров рассматривал «Девятый вал», на столе появились самовар, чашки, варенье.

Когда уселись за столом, Мария Васильевна обратилась к Максиму:

— А мне можно послушать, о нем вы будете расспрашивать мужа?

— Конечно, — охотно согласился Костров. — Может, и вы что вспомните по ходу дела. — И тут же задал Фролову вопрос:

— Когда родилась идея проведения выездной выставки в Плетневе?

— После ухода на пенсию, — начал Фролов, подумав, — это моя пятая подобная выставка. И до сих пор все шло нормально. За годы работы в министерстве у меня установились прочные связи с музеями и владельцами личных коллекций. Меня знают, мне доверяют. Вот и на этот раз, формируя выставку «Поэзия земли русской», мне дали картины из запасников двух музеев и семи частных коллекций, — Фролов замолчал. Потом, справившись с волнением, продолжил: — Сначала выставка проходила в Московском химико-технологическом институте. Там у меня старинный друг трудится. Он меня познакомил с директором биоинститута, профессором Зарубиным. Он восхищался картинами, долго рассматривал их, а потом спросил: «Нельзя ли к нам в институт перевести выставку?» Я сказал, что можно, хотя возникнет немало организационных сложностей. «Это пустяки, — уверил меня Зарубин, — у меня хозяйственники — народ ушлый. Любое дело провернут, кого хочешь уломают». В общем, я пообещал ему, а через два дня согласился. Признаюсь честно, начинался дачный сезон, и я недостаточно вникал в организационные вопросы. Правда, я проинструктировал завхоза института Градова, дал ему все адреса, продиктовал форму доверенностей, назвал художников и артистов, которых желательно пригласить на культурно-просветительные мероприятия. Приехав в институт, когда картины были перевезены, помог развесить их по тематике. Вместе с директором составили список приглашенных на открытие выставки. Там было много художников, писателей, присутствовали представители местных органов власти, иностранцев пригласили, ну и, конечно, были рабочие. Этот институт имеет свое производство, где трудятся несколько тысяч человек…

— Аполлон Ипполитович, вы не интересовались охраной выставленных картин? — спросил Костров.

— Интересовался, — ответил Фролов. — Градов мне сказал, что предприятие выделило двух сторожей. Кроме того, в усадьбе, где была организована выставка, установили сигнализацию. Сам видел на окнах датчики.

— Да, только неподключенными они оказались, — произнес Костров, а потом спросил: — Скажите, а кого из частных коллекционеров мог заинтересовать Рерих? Насколько я понимаю, на выставке были и другие не менее ценные картины.

— И сам удивляюсь такой целенаправленности, — размышлял вслух Фролов. — Хотя нет. «Удивляюсь» не то слово. Ради одного Рериха стоило рисковать. Его картины и в моде, и в цене. Многие захотят купить. Я знаю людей, у которых в личных коллекциях есть Рерих.

Когда Фролов закончил, Максим попросил его назвать коллекционеров, у которых имелись картины Рериха. Записав фамилии, он стал прощаться с хозяевами.

— Если я еще что-либо вспомню, — сказал Фролов, пожимая Максиму руку, — обязательно позвоню.

— Буду вам признателен, — проговорил Костров и вышел за калитку.

В СЕДЬМОМ часу вечера Костров явился к Антипину для доклада о поездке в Малаховку. Увидев его, полковник сказал: «Закончу разговор с товарищем Зарубиным, вызову вас».

Костров вернулся в свой кабинет и позвонил Рокову.

Следователь сообщил, что у Гришиной действительно есть племянник и что он дважды приходил на выставку. На допросе Гришина показала, что племянник приезжал к ней утром в день исчезновения картин. Был очень возбужден. С собой привез несколько бутылок коньяка, которым угощал сторожа Хрипина. Но это не все. Племянник год назад вернулся из колонии. Сейчас работает на международном почтамте электриком.

— А как его фамилия?

— Шацких Виктор Сергеевич. Живет в общежитии связистов в Малаховке.

Костров набрал номер международного почтамта. К телефону подошел диспетчер смены. Он сказал, что Виктор Шацких заступает на смену в восемь часов утра.

Не успел Максим положить трубку, как по селектору его вызвал к себе начальник.

— Я тут беседовал с профессором Зарубиным, — начал Антипин. — Узнав о краже, он срочно прилетел из Сочи. Вот протокол. Ознакомься и подшей его к материалам дела.

Костров углубился в чтение протокола. Судя по показаниям, Зарубин был поражен случившимся. Он подтвердил, что инициатива проведения выставки принадлежала ему. Он дал команду Градову готовить выставку и раз в неделю заслушивал его отчеты. Инструкции о порядке организации выставок не изучал. О том, что сигнализация не подключена, не знал.

— Грозится уволить Градова, — сказал Антипин, когда Максим закончил читать протокол допроса. — Себя виновным не чувствует, хотя я ему разъяснил, что он обязан был проконтролировать готовность всех служб института к проведению такой выставки. Я рекомендовал Зарубину пока не ездить в командировки до окончания следствия. Он, правда, готовится в зарубежную поездку, но ее, видимо, можно отложить.

НА СЛЕДУЮЩИЙ день Максим пришел на работу в новом светло-сером костюме. Не успел сесть за стол, как к нему в кабинет вошел Лимонов.

— Счастливчик ты, Максим, — протягивая руку, сказал он. — Подарок тебе привез.

— Шацких, что ли?

— Следствию уже и фамилия известна? — удивился Лимонов.

— Следствие тоже не дремлет, — шутливо ответил Костров. — Ну так где он?

— В коридоре. На почтамте он оказался единственным, кто имеет судимость. Отбывал срок за кражу социалистической собственности. Залез в магазин. Специальность — электрик. Интересуется художниками. В библиотеке он брал книгу «Русские художники». На страницах, где напечатано о Рерихе и Васнецове, имеются карандашные пометки.

— Вот как! — воскликнул Костров. — Книга у вас?

— Да вот она, — Лимонов открыл портфель-дипломат и достал толстую книгу в яркой суперобложке.