Галина Романова - Игры небожителей

Василий Иванович откинулся на спинку стула, отодвинул от себя пустую тарелку и вопросительно глянул на Варину мать.

— Второе? — улыбнулась она ему.

— Не откажусь, — ответил он ей такой же точно теплой улыбкой.

Что она здесь делает? Она им мешает! Неужели непонятно? Надо убираться отсюда, пока и мамин дом не спалили. Сегодня ночью она воплотит в действие план, который они набросали с Пашкой перед его гибелью. Она уйдет огородами до трассы. А там…

— О том, чтобы одной пускаться в путешествие, даже и не думай. — Василий Иванович смотрел на нее, прищурившись. — Вижу, что задумала. И запрещаю.

— А что? До выборов здесь сидеть? Пока и этот дом не сожгут? Надо убираться отсюда и не мешать вам.

— Я подумаю, — кивнул он, согласившись с тем, что она им мешает.

Неторопливо уничтожил гору жареной картошки и три котлеты. Запил яблочным компотом с ватрушками. На аппетит участковый не жаловался. Варя зубы сцепила, чтобы не напомнить ему об избыточном холестерине и риске инфаркта при таком аппетите. Еле промолчала.

— В общем, так… — Василий Иванович вытащил из-под воротника салфетку. Вытер рот. — Есть у меня одна дальняя родственница. Живет недалеко, но в такой глуши, что захочешь — не найдешь. Я тебя тихо туда отвезу сегодня ночью. До выборов отсидишься. Недолго осталось. А потом видно будет, что с тобой делать.

Варя чуть не рассмеялась ему в лицо.

Да как же! Он будет решать, что ей делать! У нее есть деньги, они целы, никуда не делись. Она на них может первое время неплохо устроиться. Только, конечно, не в этом захолустье. И не в Москве точно. Странный город, поняла она со временем. Захочешь быть на виду, непременно потеряешься. Захочешь затеряться, оказываешься у всех на виду! Нет, туда точно ни ногой.

— Нина, ты собери Варе в дорогу продукты. Там магазина нет. Автолавка раз в три недели ездит. Пойду прилягу, отдохну. Как стемнеет, так и выедем. Да… И никаких телефонов! По нему тебя сразу отыщут.

Он ушел в мамину комнату. Варя слышала, как хрустнули под его крепким телом старые пружины маминой кровати. Сделалось тошно. Он тут теперь хозяин, а она — никто. Она — гость. Которого он сегодня ночью отправит в какую-то болотную глушь, где даже магазинов нет.

Варя, прикусив губу, наблюдала за тем, как мать хлопочет, собирая ей продукты в дорогу. Баночки, сверточки, пакетики. Набралось две большие сумки.

— Пойду отдохну, — проговорила она, застегнув сумки и поставив их у порога кухни.

И пошла к двери в свою комнату, где храпел участковый. И на пороге вдруг словно споткнулась, глянула на нее, покраснела:

— Ты на нас зла не держи, дочка. Привыкли мы друг к другу. Привыкли, что все время вдвоем.

И скрылась за дверью.

То есть она сейчас что сказала? Что им вдвоем хорошо, а она — третья лишняя? Она — ее дочь — ей мешает?

Варя подскочила к дивану, приподняла сиденье, нашарила среди старых кожаных голенищ и каблуков свою сумочку, выдернула ее оттуда. Ушла на веранду, подальше от матери и ее спутника. Сунулась в сумку, проверила. Деньги были на месте. Паспорт, телефон, все там. Подержала в руках свой мобильник. Вспомнила, что Пашкин телефон возле места его гибели так и не нашли. Видимо, сгорел в доме. Телефон сгорел. Паша погиб. И она больше не позвонит ему, а он не позвонит ей. И не пришлет ей смешных сообщений, называя Вареником.

Она не заметила, как нажала кнопку включения. То ли палец нервно дернулся, то ли она это сделала умышленно, чтобы перечитать еще раз его послания — смешные и трогательные, иногда злые. Это когда она подолгу не отвечала ему, и он нервничал.

Телефон включился. И сразу пропел о полученном сообщении. У нее сердце заколотилось в горле, когда она увидела, от кого оно.

Пашка! Он прислал ей его! Но когда?!

Варя открыла, глянула на время. За несколько минут до пожара. Он прислал ей целое письмо. Нежное и трогательное, в котором просил прощения за то, что они так попали.

«Вареник, мой любимый, — писал Пашка перед смертью. — Так виноват перед тобой! Слов просто нет. Хотел как лучше, а вышло, как всегда, лажа какая-то. Денег заработали, а потратить не можем. Почему пишу? Потому что, как только ты ушла, тут под окнами какой-то движ наметился. Боюсь, что что-то затевается. Если что-то пойдет не так, сообщение получишь. Если все будет норм, я его просто удалю. В общем, дело такое…»

И дальше изложенная не вполне грамотным языком страшная история, о которой Пашка ей даже никогда не намекал. С точными датами, местом, действующими лицами. И в конце приписка: «Если что, распорядись как надо, детка».

Текст послания искажался перед глазами. Он плавал в ее слезах, которыми она залила мобильник. Она его тут же выключила, но прекрасно понимала, что тот, кто ее караулит, получил подтверждение о полученном ею послании. Если Пашкин телефон у врага, он все понял. И ей надо что-то срочно предпринять. Чтобы…

Чтобы все сделать так, как надо. Как велел Пашка. Как он ей завещал. И поэтому она не станет отсиживаться в каком-то забытом цивилизацией месте, а воздаст всем по заслугам. Она. Одна!

Юра ходил по комнатам, не зная, чем себя занять. Комнаты были чужими. Мебель в них была чужой, хотя и новой. Город был чужим. Незнакомые широкие улицы раздражали малолюдностью и чистотой. По ним можно было смело прогуливаться, не боясь быть задетым чьим-нибудь острым локтем. На парковке возле дома было полно свободных мест. В магазинах не было очередей. Кассирши приветливо улыбались, а не сканировали товар с замороженными четкими инструкциями лицами. Не город — находка. Для семьи с маленькими детьми. Для отдыха.

Хорошо это было или плохо?

Он остановился возле окна и задумался. Сумеет ли его брат здесь тихо отсидеться, не привлекая внимания полиции? Сможет ли стать незаметным? Юра подумал еще немного и сам себе ответил: нет.

Его младший брат обладал уникальной способностью притягивать к себе неприятности. Он с раннего детства на ровном месте мог споткнуться и порвать штаны. Если лез на дерево, то непременно с него падал. Принимаясь играть в футбол, обязательно что-то себе калечил. Когда повзрослел и начал ходить на свидания и дискотеки, то ухитрялся встрять в совершенно чужие разборки, вообще не имеющие к нему никакого отношения. И Юре, как старшему брату, приходилось его отмазывать. Ему все время приходилось разруливать его проблемы. Все время.

Но на то была его личная воля. Он не мог иначе. Он дал себе слово, что не позволит никому обидеть его брата Сашку.

Юра обернулся от окна, возле которого застыл, предаваясь размышлениям. Глянул на спящего брата. Тот широко раскинулся на двуспальной кровати. Тихо дышал и чему-то улыбался во сне. Улыбается. Это уже хорошо. Когда Юра вызволял его с другом из полиции, Сашка трясся всем телом и все время повторял: