Сергей Федоранич - Бог тебе судья

Я закрыл газету, скомкал ее и выбросил в мусорное ведро. Совсем газетчики ополоумели, пишут ерунду и даже глазом не моргнут! Да как можно писать, что запрет вынесения смертной казни женщине противоречит Конституции?.. Материал размещен в разделе «Особое мнение» и не претендует на силу закона, но все же…

Присяжные будут совещаться очень долго: они ждут разрешения от Конституционного суда вынести смертный приговор Кристине, и думать о чем-то другом очень сложно. Прокурор и судейские уверены в этом, не сомневаюсь и я.

Сегодня Конституционный суд назначил слушания по делу, и я вместе с Мечинским отправимся в Конституционный суд излагать свою правовую позицию.

С 2008 года Конституционный суд располагается на Сенатской площади в Санкт-Петербурге, и в эту хмурую пятницу в шесть часов утра я прилетел в северную столицу и стою в аэропорту в ожидании, когда же Мечинский справится со своими туалетными делами.

В помойку отправился бумажный стаканчик из-под кофе, которого я выпил, наверное, литра три со вчерашнего вечера. Мы оттачивали свой доклад, убирали лишнее и спорили по поводу аргументов. У нас была единая позиция, но разные методы ее донесения. Мечинский будет давить на жалость, а я — на нормы закона.

— Суд не будет исследовать материалы дела, тем более что по нему не вынесен приговор, — настаивал я вчера вечером по дороге в аэропорт и продолжил в самолете. — Вы потратите отведенные пять минут на пустую болтовню, которую они пропустят мимо ушей! Это запрос о конституционности, а не о фактических обстоятельствах! Они будут принимать решение в принципе, а не применительно к конкретной ситуации и к конкретной женщине.

— Вы слишком мало живете на этом свете, Виктор, поверьте мне, — ответил Мечинский. — Из-за женщин начинались войны, и только женщина может поставить точку в этом давнем споре. Зря вы недооцениваете силу женщины.

В общем, бороться было бесполезно, и я плюнул. В конце концов у меня были свои пять минут, в которые я уложил все свои аргументы, и надеюсь, что меня услышат.

Судебный процесс над Кристиной был широко освещен в прессе. Неудивительно: прокурор потребовал смертной казни, а присяжным позволили ее вынести с оговоркой на решение Конституционного суда. Если смертную казнь вынести можно и присяжные решат, что это нужно, — будет считаться, что они вынесли именно такой вердикт. Если нет — то двадцать пять лет.

Юридическое сообщество принялось бурно обсуждать эту тему, и большинство юристов пришло к выводу, что альтернативный вердикт присяжных может дать апелляции возможность решение отменить и направить на новое рассмотрение, чего не хочет ни судья, ни прокурор, для них обоих это дубиной по голове. Поэтому присяжные, хоть и в изоляции, но о решении Конституционного суда узнают, чтобы вынести Кристине смертный приговор безапелляционно.

К зданию суда мы приехали к половине девятого, заседание начиналось в девять. Я помню все прекрасно ровно до того момента, когда председательствующий убедился, что имеется кворум судей и проверил явку участников процесса. А дальше — все как в тумане.

Для любого юриста, даже самого неамбициозного, выступление в суде — дикий стресс. А выступление в высших судах — не просто стресс, а стресс, помноженный на чувство собственной важности, которое зашкаливает от одной мысли предстать перед двенадцатью судьями Конституционного суда… В общем, меня накрыло волнение, живот скрутило, лоб покрыла липкая испарина. К моему стрессу прибавилось беспокойство не излиться перед всеми судьями и телевизионными камерами (плюс камеры интернет-трансляции) бессвязной речью либо рвотой или поносом. Мой портфель был битком набит сухими одноразовыми платками, которыми я вытирал пот беспрестанно, и складывал мокрые комочки на скамейку возле себя. Если бы я был в своем уме, я бы прятал их обратно в портфель, но я был не в себе, и совсем скоро из платочков организовалась пирамидка, которая рухнула на пол и рассыпалась, когда я встал и подошел к трибуне.

Горло пересохло, в глазах стояла пелена, руки тряслись. Двенадцать судей смотрели на меня неодобрительно.

Я начал свою речь сиплым голосом, но постепенно приходил в чувство. Речь становилась все более плавной, а голос — уверенным. Я поддержал высказывания Мечинского, что ни одна женщина на планете не заслуживает быть убитой государством, но добавил, что я хочу сказать совсем о другом.

Я сказал, что Конституция — это основа и фундамент, у нее нет цели быть детальной. Она устанавливает не просто логику устройства страны, она закладывает основные векторы ее развития. Ни один федеральный закон не может противоречить Конституции, но нигде в тексте самой Конституции не сказано, что он не может оговаривать то, чего в ней нет. Если бы было иначе, то в России должен быть запрещен Интернет, потому что он в Конституции не упомянут; не должно быть и авиаперелетов, потому что в Конституции о них ни слова; не должно быть и других уголовных наказаний, потому что Конституция их не перечисляет. Означает ли это, что все, о чем не сказано в тексте Основного закона, не существует или существует вне правового поля и противоречит Конституции? Конечно, нет. Основной закон содержит основы, базисы, на которых строится вся наша жизнь, и мы обязаны бережно относиться к ее тексту, а не трактовать так, как угодно нам сейчас. Нет в Конституции запрета уточнять то, чего в ней не сказано, тем более уточнять в лучшую сторону. Ведь не убивать женщин, несовершеннолетних и стариков — гуманнее, а значит, лучше. И в 1996 году, когда принимали Уголовный закон страны, было принято решение, что Россия — страна гуманная и не станет казнить женщин, несовершеннолетних и пожилых. Что изменилось в нашей стране? Мы перестали быть гуманными? Тогда мы должны взять на себя смелость признаться в этом и убрать из Уголовного закона такие запреты, но не пытаться их обойти.

На том я закончил, исчерпав лишь половину отведенного мне времени. Больше выступающих не было, и суд объявил перерыв, после которого будут исследованы материалы и процесс завершится.

Из здания суда на Сенной площади я вышел на ватных ногах, держа в руках пакет со своими платочками. Я шел с ними по Английской набережной вдоль Невы и думал о том, что провалился. Моя речь не была убедительной, я не сказал то, что мог сказать. Я не подготовился, и из-за меня Кристина получит пулю в лоб.

— Я думаю, нам не стоит идти на окончание слушания, — сказал Мечинский. — Ни мне, ни вам добавить нечего. Оставим все это в руках Господа.

— У вас с Кристиной один духовник? — спросил я.

— Да.

— Оно и видно.

Ежедневная газета «Гражданский репортер»