Юджин Бердик - Гарантия безопасности

— Генерал, бомбардировщики могут лететь слишком низко, чтобы оказаться в пределах досягаемости радаров, — настойчиво гнул свое Касцио. — А что, если через Северный полюс уже идут на нас армады самолетов? Они уже могли запустить МБР по траекториям известных нам и идентифицированных спутников. Припомните, сэр, наши расчеты показывали, что русские вполне могут использовать эти спутники для маскировки МБР.

— Возможно, но я не намерен докладывать ни о чем, что не подтверждается достоверными фактами, — возразил генерал Боугэн.

— Считаю нашей обязанностью рекомендовать немедленное нанесение массированного удара авиацией с последующими ударами по мере приведения в готовность МБР, — заявил полковник Касцио.

— Право принимать подобные решения — прерогатива Пентагона и президента, — медленно процедил генерал Боугэн.

— Послушайте, генерал, они же в Пентагоне не знают того, что знаем мы. Они не получают информации из первых рук, их не обучали давать оценку действиям противника, готового на любую уловку. Они только и умеют что играть в политические игры. И президент тоже. Только мы, работающие в этом зале, понимаем в военных вопросах. Война — наш бизнес, и мы знаем его куда лучше любого другого. Прими мы сейчас решительные меры, положение еще можно спасти, Пусть мы даже отменили «красную» готовность, все равно у нас достаточно бомбардировщиков в воздухе, чтобы нанести парализующий первый удар. Вы же видите на Большом табло: наши представления о русской ПВО оказались куда как преувеличены.

У генерала гудела от боли голова, казалось, перегруженные нейроны перегорают, как волоски электролампочек. Импульсы и знаки на Большом табло представлялись таинственными и устрашающими загадками. Одним махом, одной командой он мог все упростить. Генерал сел.

Полковник Касцио продолжал говорить, но генерал уже не воспринимал отдельных слов, один лишь шепоток убеждения. И вдруг ощутил странное чувство товарищества с полковником. Он испытывал горькое недовольство туманным и далеким начальством в Вашингтоне, теми безликими «некто», возложившими на его плечи столь тяжкий груз.

Он сжался в комок, пытаясь стать меньше, незаметнее, укрыться. Непроизвольно стиснув кулаки, он жадно глотал воздух, и вдруг ему совершенно по-детски стало жалко себя: ну что же это на него все сваливают! Во рту накапливалась слюна, он втискивался в кресло все глубже, память отказывалась фиксировать события последних минут, он погружался в сладостное забытье полной безответственности, в какое-то примитивное первобытное отупение. Грудь теснил рвущийся наружу хриплый вопль, первозданность которого сразу принесет облегчение. Стало тепло, легко, безбоязненно. Вопль достиг губ.

И тут полковник Касцио повернулся к нему лицом. Одного взгляда на это лицо было достаточно. В глазах полковника снова вспыхнул холодный стальной блеск. Полковник Касцио был невменяем, безумен. И его безумный вид отрезвил пылавший мозг генерала. Медленно генерал Боугэн поднялся из кресла. И улыбнулся своему заместителю ровной улыбкой цивилизованного человека.

— Возможно, вы не отдаете себе в этом отчета, полковник, но вы подстрекаете к мятежу, — тихо произнес генерал. — Еще одно слово, и я прикажу удалить вас отсюда.

Полковник Касцио согласно кивнул, но по-прежнему застыл в напряжении.

Снова по залу разнесся голос президента:

— Скажите, генерал Боугэн, эскадрилья выйдет из радиомолчания на подходе к Москве?

— Так точно, сэр, им предписывается установить постоянную радиосвязь перед заходом на бомбометание.

— Когда они выйдут в район бомбометания?

Генерал Боугэн быстро прикинул в уме:

— С минуты на минуту, сэр.

— Хорошо, — сказал президент. — Обеспечьте мне связь лично с командиром эскадрильи, как только он вызовет, вас по радио.

— Слушаю, сэр, — генерал Боугэн сделал жест подполковнику Хэнделу, и тот стремглав выбежал из зала отдать необходимые распоряжения.

На «контактном» телефоне снова вспыхнул сигнал. Послышалась торопливая русская речь, тут же, заглушая ее, заговорил переводчик:

— У аппарата маршал Невский. Все наши бомбардировщики оснащены недавно разработанным устройством, ловящим сигналы неприятельских радаров и искажающим их. Когда сигнал поступает на радар обратно, он дает искажения от пяти до ста миль. Мы предполагаем, что ваши самолеты оснащены аналогичным устройством. Ваши средства обнаружения тоже дают искаженную картину?

— Нет, сэр, — пояснил Боугэн. — На нашем табло мы получаем достоверные координаты самолетов благодаря компенсационному устройству на нашем радаре, автоматически корректирующему радарный сигнал, отражающийся от наших самолетов.

Генерал Боугэн знал, какой вопрос последует далее.

— Не могли бы вы указать широту и долготу ваших оставшихся трех самолетов? — спросил маршал Невский.

— Можем, но не можем дать потолок. Не смогли откорректировать читающий высоту радар, чтобы скомпенсировать поступающие от самолетов искажения.

— Укажите нам, пожалуйста, широту и долготу. Зная примерные координаты, мы можем послать истребители на различные потолки.

Страшная усталость охватила генерала. Он склонился к столу нажать тумблер связи с соответствующей консолью, но голову пронзило внезапной болью, загудело в ушах, зал поплыл в глазах — на секунду померещилось, что это ударом электротока огрызнулся на него телефон. Упав навзничь, он увидел над собой искаженное яростью лицо Касцио. Держа в руке тяжелую хрустальную пепельницу, которой он оглушил генерала, полковник громким уверенным голосом отдавал приказания в микрофон.

Подполковник Грейди вел машину в полной темноте, разрываемой лишь тусклым свечением экрана, на котором импульсы дистанционного и высотного радара воссоздавали стереоскопический рельеф лежащей по курсу местности. На такой высоте и при такой скорости глазу не различить холма, дерева, линии электропередачи, чтобы вовремя предпринять нужный маневр. Радары же не упускали ни малейшей детали рельефа, высвечивая их на экране черными контурами, и Грейди лишь оставалось в нужных местах набирать высоту.

Временами, когда экран показывал, что впереди лежит пятьдесят — шестьдесят миль ровного ландшафта, Грейди рассматривал сквозь фонарь кабины тихую русскую ночь. Виднелись огни деревень. По шоссе шли грузовики и легковые машины. Иногда мелькало зарево большого завода. Жизнь шла своим чередом — все нормально. Почему-то это тревожило Грейди. Он знал, что от ядерных бомб затемнением не укроешься, но ясно было и то, что русские и не думают прятаться по бомбоубежищам.

Но Грейди уже был за гранью рационального восприятия действительности. Напряжение боя с советскими истребителями, горькое зрелище гибели самолетов своей эскадрильи в клубах дыма и пламени превратили его в жестко и однозначно запрограммированное существо, руководимое одной лишь мыслью: прорваться к цели.