Юджин Бердик - Гарантия безопасности

— По всей видимости, два «виндикейтора» прорвутся к Москве и сбросят на нее четыре двадцатимегатонные бомбы, — продолжал президент. — Тревога в Москве не объявлялась. Советский премьер считает, что она лишь создаст панику, спасти же никого все равно не удастся. Мы определим точный момент взрыва бомб над Москвой по звуку, который издаст телефон нашего посла, плавясь от тепловой волны.

Президент остановился. Бак знал, что ему следовало бы смотреть в сторону, но не мог. Президенту предстояло изложить самое невероятное и самое трагическое решение, когда-либо принимавшееся человеком, и решение это было ему ненавистно. Но он оказался в тупике, куда его загнал трагический выверт истории, спровоцированный цепью так до конца и не ясных механических неполадок и сбоев.

— Я пытался убедить руководителя Советского правительства, что произошла ошибка, трагическая ошибка, — снова заговорил президент. — Я предоставил ему всю секретную информацию, запрошенную советскими силами обороны. Советы не нанесли нам ответный удар, но нанесут, если мы не дадим им убедительных доказательств нашей искренности. Чаши весов должны быть уравновешены, и незамедлительно. Содержание переговоров, которые мы вели, не имеет значения. Имеет значение лишь их результат. Если наши самолеты сбросят бомбы на Москву, я прикажу эскадрилье «виндикейторов», в настоящий момент находящейся в воздухе над Нью-Йорком, сбросить четыре двадцатимегатонные бомбы на этот город. Это все, господа.

Первым в Омахе на слова президента среагировал конгрессмен Рэскоб. Сначала он так же замер в недоумении, как и все остальные. Как и они, он тупо смотрел на громкоговоритель, не в состоянии поверить, что все понял правильно. Затем встал и подошел к генералу Боугэну. Он по-прежнему шагал походкой Ла Гардия, но от его уверенности в себе и следа не осталось.

— Он не имеет права, генерал, — тихо выдавил Рэскоб. Глаза его стали пусты, как у мраморной скульптуры. — Вы можете остановить его. Даже если ваши действия сочтут мятежом, вы все равно можете остановить его. — Он запнулся. Казалось, он говорит сам с собой. — Эмма, дети, дом — все погибло! Весь сорок шестой избирательный округ! Все! — Голос Рэскоба звучал распевно, убеждающе, грозно-напористо. Таким голосом он произносил речи в палате представителей. — Конгресс поддержит вас, генерал. До конца! Вы войдете в историю как величайший патриот всех времен!

Генерал Боугэн осознал, что в силу какого-то особого психологического сбоя охвативший Рэскоба шок заставляет его облекать в слова самые потаенные свои мысли, что говорит он просто для того, чтобы не сойти с ума.

— Я глубоко сожалею, конгрессмен Рэскоб, — ответил генерал. — Да как глубоко, господи! Я знаю, что в Нью-Йорке живет ваша семья. Но ведь еще около двухсот миллионов живут по всей Америке, и еще больше — в России, и все эти жизни висят сейчас на волоске, конгрессмен Рэскоб. — Генерал понял, что он умышленно именует Рэскоба официальным титулом, чтобы заставить его очнуться, прийти в себя, вернуться в реальный мир. — Подумайте об этом, конгрессмен Рэскоб. Да и не пойми я его решения, я все равно бы не ослушался президента.

У Рэскоба ожили глаза, и в них появилось такое выражение безнадежного отчаяния, что генерал Боугэн поспешил отвернуться.

— Я мог бы понять его решение, забудь я, что там — мой дом, думай я лишь о политике. Да, я понимаю — равновесие сил должно быть восстановлено, иначе взорвется весь мир. Око за око, город за город. Так торжествует справедливость, когда она покоится на силе. Мы приносим в жертву город, чтобы спасти страну. Но это мой город, мой дом, моя семья, мои… — Вскинув руки, Рэскоб закрыл ими лицо, уронив голову, на секунду прячась за жестом скорби, испокон веков знакомым человеку. Но тут же поднял голову снова, стерев с лица отчаяние. — Это должно быть сделано, — сказал он просто. — Око за око. Должен бы быть иной выход, но его нет. — В глазах, еще секунду назад мраморно-мертвых, выступили слезы, но голос звучал по-прежнему сдержанно. — В политике принимать трудные решения приходится сплошь и рядом, но такого трудного не выпадало еще никому. И оно — верно.

— Да, сэр, я думаю, это верное решение, — согласился генерал.

— Скажите, я успею вернуться домой, генерал? — спросил Рэскоб. — Хотел бы быть с семьей.

— Нет, не успеете. Да если бы и успели, я все равно не выпустил бы вас отсюда.

Кивком показав, что понял его, Рэскоб отошел и сел за стол.

— Техника, люди и решения пошли вразнос, — сказал Боугэну Кнэп. — Теоретически мы допускали подобную возможность, но углубляться никто даже не желал. Все старались изложить свои опасения подипломатичнее, чтобы не показалось, будто мы действуем с позиции слабости.

Генерал Боугэн слушал Кнэпа уважительно, но не вдумываясь. Потому что думал он о Рэскобе, странным образом улавливая охватившее того чувство неверия в реальность происходящего. В голове не укладывалось, что все эти небоскребы, десятки административных зданий, сотни жилых домов, мосты и миллионы людей исчезнут за считанные мгновения. И там, где они жили, будет бушевать море пламени, оставив лишь пыль, ветер да ландшафт, усеянный почернелыми грудами оплавленного металла и обугленной плоти.

«Вернется ли когда-нибудь Рэскоб в Нью-Йорк?» — подумал Боугэн. По какой-то неизъяснимой причине он не сомневался в этом. Вернуться Рэскоба заставит отнюдь не болезненное стремление поковыряться в собственных ранах, но любовь к прошлому и желание поклониться руинам. Боугэну пришел на ум старинный образ Вечного Жида. «Современный его вариант, — подумал Боугэн, — политик без избирательного округа».

И, пытаясь стряхнуть с себя чужую скорбь, генерал лишь понял, что это — скорбь его собственная.

В центральном пункте управления Пентагона все смотрели на Свенсона, когда президент закончил говорить. В Нью-Йорке жила его семья и находилась штаб-квартира его фирмы. Лицо Свенсона сохраняло прежнее выражение.

— Находится ли в Нью-Йорке какая-либо документация, жизненно необходимая для управления страной? — спросил он. — И есть ли у нас время эвакуировать ее из Нью-Йорка, генерал Старк?

— Н-нет, сэр, времени не осталось. — Старк с трудом владел голосом. — В Нью-Йорке находится целый ряд незаменимых документов, но для процесса управления страной жизненно необходимыми они не являются. Но вот архивы частных компаний…

— Частные компании сумеют восстановить свои операции без архивов, — перебил его Свенсон, цепким взглядом выискивая среди присутствующих признаки неповиновения, сдавших нервов, невыдержавшего звена в цепи. И остался удовлетворен тем, что ничего подобного не увидел.

Свенсон понимал, что от его группы снова могут потребоваться консультации и рекомендации. Надо было чем-то заполнить бегущие минуты. Поэтому он навязал им обсуждение возможных путей восстановления частными компаниями архивов, которые будут потеряны в случае гибели Нью-Йорка. Странное это было обсуждение — руководил им человек, вся семья которого вот-вот могла быть превращена в пепел, а участникам его и дела не было до обсуждаемых вопросов. Но Свенсон принудил участвовать всех, сделал резкое замечание представителю ЦРУ и поймал Старка на логической ошибке.