Михаил Шторм - Во власти Бермудского треугольника

Алан, потерявший голову одновременно с надеждой на спасение, не стал ждать, когда ловушка окончательно захлопнется. Взвизгнув, он бросился на Коротича. По большому счету это не являлось нападением. Бедняга просто рвался на свободу, надеясь проскочить между двумя вооруженными людьми. С самого начала это было безнадежное предприятие, однако у двери образовалась свалка, которую Быков использовал в своих целях.

Пока опрокинутый на спину Коротич снова и снова стрелял в упор в навалившееся на него тело, а Курт оттаскивал упорно не желающего умирать Алана, Быков сорвал крышку фотоаппарата, извлек оттуда катушку с пленкой и спрятал в карман. Кассета была светонепроницаемая, так что негатив должен был сохраниться неповрежденным. Бросая быстрые взгляды на кучу малу в дверном проеме, Быков кое-как приладил крышку на место, застегнул футляр и откатился на прежнее место.

Он как раз сел на полу в удрученной позе с поникшей головой, когда на него наконец обратили внимание.

— Не ожидал от тебя такого благоразумия, Дима, — сказал запыхавшийся Коротич.

Быков посмотрел на мертвого Алана и буркнул:

— Не хотел лишать тебя удовольствия утопить хоть кого-нибудь живьем.

Коротич взорвался истеричным хохотом, с которым его безоговорочно приняли бы в любую стаю африканских гиен.

— Спасибо, Дима, — проговорил он, когда успокоился. — Курт, окна! И фотоаппарат забери, вон он валяется… Ну что ж, кажется все. — Он издал новую серию диковатых смешков. — Счастливо оставаться, Дима. Если уместно желать тебе этого в данной ситуации.

Он отступил назад, пропуская сообщника, который шел с «Лейкой» на плече и отломанными оконными ручками в карманах.

Дверь захлопнулась, отрезая Быкова от внешнего мира.

«Конец», — подумал он.

Когда Быков выдохся и убедился, что не способен ни дверь вышибить, ни пуленепробиваемые стекла раскрошить, качка ослабла, и трупы несчастных товарищей перестали подрагивать и ерзать по разгромленной каюте. Это не означало, что океан успокоился. Просто судно успело осесть глубоко и отяжелеть от притока воды в трюм. С какой скоростью оно погружалось? Сколько времени осталось у Быкова, чтобы выбраться из западни, освободить Лиззи и позаботиться об их спасении с «Оушн Глори»?

Быков не знал. Он знал другое. Лиззи Шеннон не должна погибнуть, а поэтому как-то освобождаться ему все-таки придется.

Когда убивали последнего из троих его спутников, Быкова так и подмывало тоже броситься на вооруженных противников и погибнуть в бою, вместо того, чтобы метаться загнанной крысой по закупоренной каюте. Но он все время помнил, что где-то на яхте ждет его Лиззи, скованная наручниками. После того как она доверилась ему и открыла настежь свою израненную душу, Быков не имел права обмануть ее ожидания. И он остался жить. Не потому что трясся за собственную шкуру. А потому что у Лиззи больше никого не было.

Быков бросил отвинченную от пианино ножку, которой долго и безрезультатно колотил по стеклу. Оно даже не треснуло, несмотря на то, что отчаяние придало Быкову нечеловеческие силы.

Он провел по стеклу ладонью и прижался к нему лбом. Пенный след, оставленный катером беглецов, успел расплыться и смешаться с пеной гребней на волнах. Они еще не были очень уж высокими, но некоторые запросто перехлестывали через палубу. Это означало, что две палубы из пяти уже находятся ниже океанской поверхности.

Быков с ненавистью уставился на дверь. Еще раз попытаться протаранить ее тумбой? Нет, стоит, как влитая. Без помощников такую не свалить, потому что пианино слишком тяжелое для одного, а у кресла и тумбочек не хватает массы.

Черт! Черт! Черт! Или же разумнее обращаться к Богу? Услышит ли? Простит ли многолетний скепсис и неверие? Быков попробовал и понял, что у него не хватит духу молиться. Это все равно как обращаться к отцу, о существовании которого вспомнил только попав в беду. Трусливо, мелко, недостойно взрослого мужчины.

«Хотя, — пронеслась в голове мысль, — я же Его не о спасении прошу, а о подсказке. Ма-аленькой такой подсказочке…»

Быков замер. Его взгляд был прикован к окну. Он уже обращал внимание на такое же, когда находился в своей каюте. Мол, обычное прямоугольное окно, а не корабельный иллюминатор. Все они были абсолютно одинаковые, если не считать того обстоятельства, что Коротич установил у себя бронированные стекла. Они гораздо толще и тяжелее обычных, но удерживаются с помощью стандартных рам. Оно и понятно: хозяин яхты не штурма опасался, а выстрелов с проплывающего мимо корабля. Поэтому заказал не специальные мощные окна, а ограничился заменой стекол. Сэкономил несколько тысяч долларов. А потом и думать забыл об этом. Не знал же он заранее, что захочет использовать свой кабинет для смертной казни…

Быков забегал по каюте, открывая шкафы и выдвигая ящики. Неужели так и не найдется ничего подходящего?

«На стену смотри, — велел внутренний голос. — Не туда. Сюда, где маски развешаны».

Быков посмотрел и увидел. В следующую секунду он уже срывал со стены короткое африканское копье с широким наконечником, прочно насаженным на древко. Называлось оно ассегай и как нельзя лучше подходило для намеченной задачи.

Приблизившись к окну, Быков помедлил. Несмотря на смертельную опасность, ему хотелось кое-что понять, прежде чем он начал действовать. Так все-таки внутренний голос дал ему подсказку или внешний? И как вышло, что про рамы он вспомнил только после того, как вздумал просить подсказку свыше?

— Спасибо тебе, — прошептал Быков. И добавил на выдохе: — Господи.

И только тогда приступил к работе. Поддевая пластиковую накладку и выковыривая раму из основания, он предусмотрительно держал копье как можно ближе к наконечнику. Несмотря на то, что рычаг получился коротковатый, дело шло на лад. Очень скоро рама со скрипом сдвинулась и перекосилась сверху. Придвинув стол, Быков взгромоздился на него и заработал с удвоенной силой, налегая на копье всем весом и уже не опасаясь за древко.

Он едва успел спрыгнуть, когда стеклопакет с грохотом обрушился на столешницу. Находись там ноги Быкова, его операция по самоспасению могла бы закончиться плачевно. Но словно кто-то руководил его, направляя вовремя в нужном направлении. Сбросив стеклянную плиту, чтобы не поскользнуться, Быков выбрался на галерею, протянувшуюся вдоль борта. Воды здесь было по грудь, а волны то и дело накрывали с головой.

Весь облепленный вездесущими водорослями, словно какое-то морское чудище, Быков стал карабкаться на верхнюю палубу прямо по стене, где удачно находились выступы для ног и рук. Путь к трапу в глубокой бурлящей воде мог занять слишком много времени.