Ирина Андросова - Мечта на вешалке

— Куда спать пойдете? — опешила я.

— Да в ванную же! — удивился моей непонятливости игрок в сетчатой майке. — Дядя Штефан ложится на раскладушке, Ион — на стульях, а у меня другого места, кроме ванной, выходит, и нет.

— Давай, Драгош, ходи уже… — поторопил моего собеседника кудрявый Ион, нетерпеливо тасуя свои карты.

Я развернулась и, ни слова не говоря, медленно выплыла из кухни. О чем мне, скажите на милость, беседовать с этими варварами? Сейчас попью чайку с бутербродами — и на пол. Спать.

Но когда я вернулась в комнату, меня ждало новое разочарование. Наталья, все так же не отрываясь от книги, приканчивала принесенный мною батон хлеба.

— Молодец, что догадалась хлебушка купить, — похвалила меня подруга, макая горбушку в банку с вишневым вареньем и попутно сплевывая косточки в ладонь. — А я весь день промучилась… Правда, я куриный суп спасла, но без хлеба что за жизнь?

Наташка все время что-нибудь спасала. То нажаренные с вечера котлеты, то отварную курицу, которой не исполнилось еще и трех дней. Отчего-то подруге все время казалось, что если она не спасет продукты, то еда непременно испортится. Вот она и старалась изо всех сил и, рискуя здоровьем и фигурой, молотила все, что находила в холодильнике.

— Наташ, что ж ты в сухомятку-то? — уныло протянула я, сбрасывая полотенце на спинку кровати и направляясь к сумкам, до сих пор валяющимся на полу.

Сумки и пакеты Оганезова не разбирала никогда. Наверное, из принципа. А может, от лени. Однажды мы с Наташкой пошли в тренажерный зал, потому что каждая приличная девушка хоть раз в жизни да посетила это престижное место, так пакет с ее спортивными штанами и потной футболкой провалялся в углу полтора месяца, пока я на него случайно не наткнулась, думая, что это мусор.

Та же участь постигала и продукты, покупаемые ею в магазине. У меня даже закралось сомнение, что Наташкина бабушка специально попросила мою тетку устроить меня на работу в «Зеленый листок» и подселить к внученьке квартиранткой, чтобы Наталья не заросла в неразобранных пакетах неизвестно с чем.

— Я же колбасы принесла, — горевала я. — На что же мы теперь ее положим?

— Была бы колбаска, а как съесть, всегда придумать можно, — философски заметила Оганезова, с интересом посматривая на длинный батон сервелата, выглядывающий из пакета.

Ее прямой и остренький, как совиный клюв, носик был нацелен на сумку с продуктами, а круглые, близко посаженные глазки силились рассмотреть сквозь прямоугольные очки, что вкусненького там есть еще.

Надо заметить, что Наташка временами бывает очень похожа на мудрую сову, такую, как в сказке про Винни-Пуха. Хотя сама она с этим не согласна и уверяет, что скорее уж напоминает известную писательницу Татьяну Устинову. Я с ней не спорю, пусть потешит свое самолюбие.

— Хоть бы чайник догадалась поставить, — начала раздражаться я, снимая платье под пристальным взглядом умных Наташкиных глаз.

— Чай на ночь вредно, — отрезала подруга. — Лучше кефирчику хлебни.

— А у нас разве есть?

— Да вот же пакет молока на столе целую неделю стоит, там уже, наверное, кефир образовался… Я хотела его спасти, да руки не дошли.

Врет. Просто испугалась пить эту бурду.

— Нет, я уж лучше чаю… — вздохнула я и, подхватив чайник, вышла за дверь.

Чайник у нас самый простецкий, со свистком. Потому что электрические у Наташки постоянно ломаются. Уж не знаю, что она с ними делает, но факт остается фактом. Лишь только я вошла на кухню, как чаю мне отчего-то сразу же расхотелось. Замотанная жизнью толстая Лючия, прижав к животу изворачивающегося младенца, прямо в раковине мыла ему попу.

Я, конечно, понимаю, что грязный подгузник был положен именно на наш стол не из злого умысла, а единственно потому, что Наташкино кухонное место находится ближе всего к раковине, и все же осадочек остался.

Всю плиту занимали объемистые чаны, и давешняя девчонка, что щеголяла в моих вещичках, сноровисто кипятила в них белье. По очереди залезая то в один бак, то в другой, она помешивала и вытягивала длинной палкой какие-то простыни, подгузники и трусы вперемешку с бюстгальтерами. На кухне стоял густой вязкий пар, так и хотелось с петушиными модуляциями в голосе вопросить присутствующих:

— Вы все еще кипятите? Тогда мы идем к вам…

Я миновала раскладушку с похрапывающим на ней усатым дядей Штефаном и подошла к ванной, в надежде, что молодые наконец-то угомонились и мне удастся набрать в чайник воды. Лючию с младенцем тревожить мне не хотелось, да и раковину отмывать единственно для того, чтобы набрать водички, неохота.

Итак, я направилась к ванной комнате, но не тут-то было. Молодые свое дело знали крепко. Из-за двери по-прежнему доносился игривый женский смех и раскатистый басовитый голос, в чем-то убеждающий свою подругу.

— Ба-алин! — сказала я с интонациями уроженки Белого Городка, ибо столичная штучка не позволила бы себе подобных выражений никогда в жизни.

Но мне было плевать. Потому что на четырех сдвинутых стульях, в ногах у повернувшегося к стене кудрявого Иона восседал тот самый мальчишка, что недавно рассекал на роликах, и за обе щеки уплетал мой ананас. Я припасла его для салата «Акапулько» с авокадо и креветками, рецепт которого вырезала из прошлого номера «Гурмана».

Но даже с ананасом салат все равно бы не получился. Ведь креветки приканчивал поджидавший своей очереди расположиться на ночлег бровастый Драгош в сетчатой майке. Он пожирал их прямо так, замороженными, отправляя в рот свернувшиеся полумесяцем мерзлые розовые тельца. И тут я не выдержала и закричала голосом своей бабки, самой голосистой торговки семечками в Белом Городке:

— Да что же вы творите, изверги! Зачем салатные ингредиенты схарчили?

В эту минуту кухонная дверь распахнулась, и на пороге возник ответственный за весь этот бардак Богдан Осипович. В связи с намечавшейся женитьбой на рыжей молодухе с русским именем Нинок прораб оборудовал себе отдельное жилье — матрас на антресолях, переселив брата Тудора к остальной родне.

— Ну, как тут у нас, порядок? — уперев руки в бока, прищурился отчим Оганезовой.

— Нормально, дядя Богдан, — посасывая креветку, ответил Драгош.

— У Нику понос, что делать — ума не приложу, — кокетливо пожаловалась Лючия, плескающая под струей воды заднюю часть младенца. — Я его, Богдаша, под водичкой держать приноровилась. Так у малого меньше живот крутит.

— Ты угольку ему дай. Активированного, — посоветовал Богдан Осипович. — У моего Нинка возьми и дай.

— Да у меня свой уголь есть, стану я к твоему Нинку на антресоль карабкаться, — огрызнулась Лючия, которая не любила рыжую молодуху уже потому, что сама собиралась замуж за обстоятельного дальнего родственника.