Иван Козлов - Мой брат, мой враг

— Бычки вкуснее. На проволоку нанижешь, на костер — и ешь, пока горячие, только смотри, чтоб песок на них не попал.

— Шутник! — хохотнул Дойник.

— Завтра поеду за бычками.

— Нет, Бильбао, я не шучу: в любой день устрою выезд по высшему разряду. Надо же отметить наш сегодняшний успех. Мы их так сегодня… Всё, Аслан теперь сюда не сунется! Поехали хоть завтра? Пригласим умных мужиков, они, кстати, сами хотят с тобой познакомиться…

— Останови у светофора, — попросил Бильбао. — Перед встречей в кафе прогуляться хочу.

— Я, пожалуй, туда не пойду, — сказал Дойник с явной надеждой на то, что Бильбао все-таки пригласит его с собой.

Но тот молча вылез из салона машины, захлопнул дверцу.

— Так как насчет рыбалки, Бильбао?

— Бычков хочу.

На двери кафе висела табличка: «Санитарный день». Через окна было видно, что в зале свет не горел, но где-то в глубине помещения зыбкий, как от свечей, огонек все-таки колыхался.

Бильбао взглянул на часы: ровно семь. Тотчас в двери что-то щелкнуло — видно, сработал автоматический замок, и женский голос произнес:

— Сергей Калганов по прозвищу Бильбао, благодарим, что пришли без опоздания. Проходите, вас ждут.

Он ступил в сумеречный зал, утренним маршрутом пересек его, но кабинет, в котором состоялся завтрак, оказался заперт. Зато приоткрыта была дверь в другой, откуда и прорывался желтоватый свет действительно горевших свечей. Сработанный под бронзу подсвечник стоял на сервированном для двоих журнальном столике, который был пододвинут к широкому дивану: предполагалось, очевидно, что один из этих двоих будет сидеть на нем. Для второго стоял стул. Совершенно не к месту для делового разговора посреди стола стояла ваза с розами.

Бильбао оглядел кабинет. Огромный телевизор, массивная погашенная люстра, серый мягкий ковер на весь пол. На стенах — копии фресок на эротические темы, то ли египетских, то ли греческих. Он быстро оторвал от них взгляд, поскольку порог переступила главная пионервожатая города Ира. Теперь она была в темном глухом, до подбородка, свитере и потертых джинсах. В руках, как и положено официантке, блокнот с карандашом.

— Что будем на второе?

Тон деловой, даже слишком, глаза опущены, не отрываются от бумаги. Бильбао пожалел, что она сменила наряд и голос.

— Наверное, надо подождать вашего… Забыл имя-отчество.

— Лёнчика? Аркашу Александровича? А зачем он вам нужен?

Нижняя губа ее чуть дернулась, видно, пионервожатая пересиливала себя, чтоб не рассмеяться.

— Я хочу выпить, а один не пью.

— Фи! — Она положила на край столика блокнот, ловко сорвала с бутылки коньяка пробку, налила две высокие стопки. — Это совсем не проблема. Шоколад… Где у нас шоколад… Ага, вот он. Поехали?

Выпила по-мужски, залпом, опять спросила:

— Так, говорите, Лёнчик позарез нужен?

— Теперь нет. Он нам помешает, — сказал Бильбао, усаживаясь на стул.

— Я тоже так думаю. — Ира продолжала стоять. — Теперь кроме шуток: ты ведь весь день мотался, голоден. Есть жареный цыпленок, есть шашлык, рис, картошка — все на плите. Что принести?

— Здесь всего достаточно. — Бильбао обвел взглядом стол. — Садись.

Она покачала головой:

— Я же говорю: все на плите. Если сяду, то надолго, а там все сгорит. И потом, я кое-что на десерт приготовила.

Бильбао взял ее за руку:

— Ну его к черту, этот десерт!

— Ты пожалеешь об этих словах и ответишь за них. — Ира улыбнулась и положила свободную руку ему на плечо. — Пусти. Я ведь никуда от тебя сегодня и так не денусь, Сережа. Этот стол — для нас.

— Я уже понял.

— Не денусь. — Она на миг прижалась грудью к лицу Бильбао и поцеловала его волосы. Тотчас отстранилась. — Через пять минут вернусь.

— Тебе помочь?

— Ни в коем случае! Вообще не двигайся с места! Впрочем, можешь пересесть на диван.

Она повернулась было, чтоб уйти, но Бильбао остановил ее:

— Если тебе не трудно, надень платье, то, в котором утром была. У тебя красивые ноги, и нет причин их скрывать.

Ира засмеялась, вышла, а он, откинувшись на жесткую спинку стула, прикрыл глаза. Хороший, черт возьми, день! Правда, гулянку на берегу моря орда организует сегодня без него, однако и здесь ему будет тоже нескучно. А завтра утром — на рыбалку! Сезон, конечно, уже не тот, бычок дуром валить не будет, но он знает одно местечко…

— Можешь открыть глаза!

Ира стояла перед ним, держа в каждой руке по тарелке, исходящей паром, в пионерском галстуке и крохотном накрахмаленном переднике — больше на ней ничего не было. Края красного галстука точно прикрывали соски ее крупных, чуть отвисающих грудей. Бильбао встал, через тонкую, но плотную ткань поцеловал одну из ее набухших вишен.

— Я сейчас уроню тарелки, — сказала она. — Ты учти, я завожусь с полоборота.

Бильбао взял у нее тарелки и поставил их на стол.

— Это цыпленок с перцем. — Она тут же наполнила рюмки коньяком. — Не цыпленок табака, а по иному рецепту. Но начнем с салатов, да?

— С дивана начнем, — сказал Бильбао…

Когда Бильбао взглянул на часы, было почти десять.

— Мне пора, — сказал он. — Надо еще как-то добраться домой. Помочь убрать со стола?

Ира устало покачала головой:

— Я тут сейчас усну, а с утра все сделаю сама… Не одевайся, у тебя еще есть минут двадцать. Подай мне телефон.

— Какие двадцать?

— А вот такие… Алло? Да, это я. Можешь подъезжать… — Она уронила трубку на пушистый ковер. — За тобой приедет машина и отвезет домой или куда ты хочешь. Видишь, как сегодня тебя все обслуживают! Но я… Я, во всяком случае, искренне благодарна нашей родной партии за то, что она познакомила меня с тобой. Ты представить не можешь, что я испытала… Налей по капельке… Я теперь тебя буду ждать даже тогда, когда меня никто не будет об этом просить.

— А сегодня Лёнчик просил, да?

— Само собой. Он сказал, что вечером я твоя, но если очень будет нужно, то ты можешь ему позвонить, и тогда он приедет, хотя в принципе все у вас ясно… Телефон он оставил, но ты же сам решил, что он нам не нужен?

Клев шел вяло, но бычок был крупный, жирный, и Бильбао с явной неохотой погреб к берегу. В такую погоду еще сидеть бы и сидеть на мерно качающейся лодке, греться на необжигающем осеннем солнце, но отсюда, с моря, хорошо был виден причал, у которого вот уже минут пятнадцать стоял белый жигуленок. Машина эта была Бильбао очень даже хорошо знакома.

Дядя Федя, одетый в спортивный костюм, кроссовки, пройдя по темным крепким мосткам, сам впрыгнул в лодку, прежде чем поздороваться, поднял садок:

— Для такого времени нормально! Чего мне вчера не сказал, что рыбачить собираешься? Вместе бы посидели.

Только потом протянул для пожатия руку, помог связать удилища, понес их к машине, бросил в багажник.