Артур Строгов - Правозащитник

Диана не ответила.

— Теперь я жалею уже о своем любопытстве. Неведение было лишь ширмой для меня.

В это время показалась Лиза, которой наскучило одиночество. Она хотела подойти, но ее остановила Самина.

Впрочем, через минуту все было кончено. Диана попрощалась с Белосельским. Лиза, наконец, приблизилась к супругу.

— Твои глаза не умеют лгать. Они говорят больше, чем ты могла бы выразить словами.

— Я не хочу, чтобы ты думал, что я капризна и нетерпелива. Я согласна ждать сколько угодно, но иногда все это так скучно… но я привыкну.

В это время к ним приблизилась разъяренная как пума Елена с каким-то ряженым толстопузым кавалером.

— Вересков — наш лучший инвестор. Ты портишь мне не только вечеринку, но и весь бизнес.

— Кстати, ты мне сегодня предлагала девушек-моделей, почему бы тебе их не предложить ему?

— Ну, знаешь! — глаза Елены метали молнии. — Положит ли кто предел твоим деяниям?

Белосельский не удостоил бывшую жену ответом, взял под руку Лизу и в сопровождении Самины и других телохранителей покинул «вечеринку».

— Вот человек, — прошептала Елена, — который всю жизнь ставил себя выше других.

В одном из подмосковных коттеджей, выстроенных в скандинавском стиле, банкир Олег Молохов праздновал годовщину основания своего бизнеса вместе с другими деловыми партнерами. Это было пышное празднество с фейерверками, громкой музыкой, бешеными танцами. Само собой разумеется, не обошлось и без целой плеяды прекрасных нимф, которые, словно амфибии, ловко вылезали из бассейна и направлялись в «главное джакузи». Впрочем, основное торжество проходило в центральном стеклянном «атриуме», где сам сорокалетний представитель банковской элиты с короткострижеными волосами, близко посаженными глазами и обезьяньей внешностью принимал поздравления от друзей, политиков и мелких коммерсантов — клиентов банка. Молохов восседал на почетном месте, словно вассал, за длинным столом, полным самых изысканных европейских кушаний. По левую руку сидели преданные друзья, по правую — приглашенные почетные персоны, среди которых оказался известный сенатор Д***. Молохов принимал поздравления со снисходительной и почти пренебрежительной улыбкой.

— Господа, — говорил он, смакуя одно из самых дорогих французских вин, — я придумал новый герб для нашего банка. В прошлый раз я объявил конкурс на лучший дизайн, и это принесло свои плоды. Новый герб уже отпечатан на всех наших бланках и визитках. Изображение — на ваших планшетах.

У всех вырвался возглас неподдельного восхищения. И был предложен новый тост за дальнейшее процветание.

— Будущий год преподнесет нам немало приятных моментов, — продолжал Молохов, — капитализацию мы увеличим еще на пятьдесят процентов.

Эти слова вызвали такие бурные аплодисменты, что поневоле заглушили голос хозяина дома. Наконец воцарилась тишина.

— Новую кредитную политику мы продолжим с еще большим усердием, — продолжал Молохов. — Наши «неприкасаемые» дают мне зеленый свет. Все наши проекты будут претворены в жизнь. Рентабельность составит более трех тысяч процентов.

И Молохов попытался изложить «на пальцах» новый подход к выдаче кредита. Его слушали невнимательно, прерываясь на отборные лангусты, лобстеры и трюфеля.

Молохов приготовился к очередному тосту.

Тут банкиру доложили, что приехал известный политик Д*** вместе со своим другом.

Молохов даже присвистнул от восторга.

— Такого гостя, как Д***, на самое почетное место — рядом со мной.

Друзья банкира отвечали угодливым смехом. Приглашенный политик оказался дородным кряжистым господином лет пятидесяти, с большим животом, мягкие округлости которого не мог даже скрыть просторный пиджак. Д*** появился в сопровождении человека, при виде которого Молохов нахмурился до такой степени, что начал искать глазами начальника своей охраны.

Д*** сердечно приветствовал банкира и сказал несколько теплых слов. Молохов выслушал их довольно рассеянно, а сам перевел взгляд на незваного гостя. Спутник Д*** был человеком лет сорока, со светло-каштановыми, слегка начинающими седеть волосами, пронзительным орлиным взором и надменными синими глазами. Он был одет в тончайший белый фрак с изящной бабочкой; на его левой руке сверкал крупный бриллиант, а на правой выглядывали знаменитые часы Луиса Муанэ.

— Вы явились без приглашения! — вскричал Молохов. — И меня крайне удивляет, как это Вы прошли всю мою охрану?

— Это моя вина, — возразил Д***, — я посчитал, что присутствие господина Белосельского будет очень кстати, тем более что он Вам сообщит нечто очень важное.

— Вам, вероятно, неизвестно, что господин Белосельский не входит в число моих почитателей, — насмешливо произнес Молохов.

— Это верно, — подтвердил с неповторимой снисходительностью Белосельский, — тем не менее я взял на себя смелость явиться на Ваше торжество.

— Это может стать крупной ошибкой, — почти угрожающе отвечал Молохов.

— Позвольте мне высказаться до конца, — продолжил Белосельский тем спокойным и не допускающим возражения тоном, который всегда наводил ужас на окружающих, — я не могу пожелать успешного процветания Вашему так называемому банку, который имеет честь носить Ваше имя и который Вы купили, продав пивной завод, так как Ваше кредитное учреждение давно уже превратилось в источник мучений и издевательств для очень многих… Мы встречались с Вами несколько месяцев назад, когда я Вам дал свою визитную карточку… и мы немного поговорили… Вы помните, что было на моей визитной карточке?

— Это был пустой клочок бумаги, какая-то шутка.

— Отнюдь. Это, повторяю, моя обычная визитная карточка, которую я адресую таким людям, как Вы. С оборотной стороны проступают золотые символы с моим именем и гербом. Человек, получивший такую визитку, имеет в запасе несколько месяцев, чтобы задуматься о собственных деяниях, и должен проанализировать свою собственную жизнь, которая направлена против людей… В течение указанного времени у человека есть возможность раскаяться в содеянном зле и постараться сделать все, чтобы исправить его.

Молохов и сидящие за столом громко засмеялись.

— Вы допустили серьезную оплошность, придя сюда! — заявил банкир с наглой улыбкой.

— За тот промежуток времени, который я Вам предоставил, — неумолимо продолжал Белосельский, — в Вашей деятельности и в Ваших поступках не произошло никаких изменений. Вы продолжали причинять страдания очень многим людям, опускаясь до угроз, шантажа и похищений невинных…

— Эй, Иван, — крикнул Молохов, тряся свой золотой телефон, — я не желаю слушать подобные…

— И все же Вы выслушаете, учитывая все это и Ваше нежелание изменить свое отношение к людям и к способам ведения бизнеса, — продолжал стальным тоном Белосельский, — я расцениваю Ваш банк как нечто чужеродное обществу и потому требующее немедленного исправления.