Артур Строгов - Правозащитник

— Нет ничего тайного, что не стало бы явным, это верно, — ответил Белосельский, — однако речь еще о близких мне людях. Если я отдам спутники, я стану уязвим. Если бы речь шла только обо мне… но есть те, кто мне дорог и о ком я должен заботиться. В общем, пока я руковожу агентством, ты можешь ни о чем не волноваться, но, как знаешь, жизнь непредсказуема.

— Поэтому я и просчитал все, включая план нашего бегства…

— Я не собираюсь сбегать, что бы ни произошло.

— В худшем случае мы сможем использовать те вертолеты, проекты создания которых вызывали сначала смех и недоумение.

— Они практически неуязвимы против любого вида атаки, но ведь важны еще люди внутри агентства. Есть те, кто нас ненавидит… Ты на всех можешь полагаться?

Сафронов пожал плечами.

— Конечно, я много делаю для каждого по мере скромных сил, но человек есть человек. Ему свойственно ошибаться.

— Я тоже так думаю. Моя Самина вообще никому не доверяет.

— Кстати, она для тебя находка. Ведь это я рекомендовал ее тебе, она тогда была совсем новичком. Но уже тогда дерзкая и непокорная, как тигрица… а что Виталий?

— Он сдал немного за эти годы, но я ценю его… и его сына… они вполне мне преданы.

— В случае захвата нашего агентства, когда запахнет жареным, почти все от нас отвернутся. Скорее всего, мы сможем рассчитывать не более чем человек на десять — пятнадцать.

— Это и есть настоящая команда, разве нет? Иногда это важнее чем сто человек.

— Да, но не будем пока об этом думать. У нас самое совершенное в мире оборудование, которое позволяет нам отслеживать любую угрозу. Мы исправно выполняем директивы Министерства и на данный момент положение стабильное. Но есть и другие вещи.

— Какие?

— Другие твои враги, которых ты успел нажить за пятнадцать лет.

— Это было неизбежно и мне они не страшны.

— Да, они знают тебя в лицо… рестораторы, всякие проходимцы, наемники… А теперь еще и мафия, к которой ты еще более нетерпим, чем прежде.

— Я за себя не боюсь, — спокойно заметил Белосельский, — меня не страшат те вещи, которые внушают ужас простым людям. Я думаю о тех, кто мне дорог. Все равно каждый пройдет свой огненный путь, и если предначертано, никакие события не смогут сбить с пути.

— Ты фаталист, ладно, давай еще раз займемся новым уставом нашего агентства, — и он протянул папку с документами Белосельскому.

Прошло более полугода с того времени, как Лиза вошла в жизнь Белосельского. Она уже не была одинокой, покинутой, истерзанной душой, ищущей пристанище как в духовном, так и в материальном смысле. Лиза постепенно превращалась в довольно уверенную девушку с твердыми жизненными принципами и характером. Она постоянно была подле него, желала разделить с ним все проблемы и трудности; хотела улыбаться, когда ему становилось радостно на душе и, наоборот, плакать, когда она видела, как он хмурит лоб и погружается в тягостные размышления. Это была не сентиментальность, а любовь, подлинная привязанность к любимому человеку.

Белосельский восхищался ее душевными качествами.

— Ты удивительная девушка, ты не любишь наряжаться как Ива; тебя не привлекают ни драгоценности, ни украшения, ни сверкающие безделушки. Ты с такой трогательной заботой относишься к своим «пушистым питомцам»; тебе нравится посещать вольеры для птиц, питомники для животных. Ты очень добрая девушка… знаешь, для меня ты сокровище, я так долго тебя искал… и наконец нашел.

Лиза спокойно выслушала этот комплимент, но даже не улыбнулась.

— Я такая, какая есть, Алексей, ты это знаешь, и я не могу измениться. Но ведь есть и то, что тебе не нравится во мне, например, ты меня часто упрекаешь, что я не хочу тратить деньги на…

— Я тебя убеждаю вновь и вновь, что ты имеешь на это полное право. Я хочу, чтобы ты тратила столько, сколько считаешь нужным. Ведь ты можешь много сделать для людей… для тех, кто нуждается в чем-то… для твоей подруги, например… Я хочу, чтобы все эти помыслы шли от твоего сердца.

— Да, в твоем фонде я почти что хозяйка, но все же я не чувствую себя вправе распоряжаться крупными суммами… я не имею никакого права на это.

— Лиза, ты все-таки упрямая девочка… Почему ты не хочешь меня выслушать?

— Тебе придется смириться с моим характером, — отвечала девушка, — если я не считаю себя вправе делать что-то, то никто в мире не убедит меня в обратном.

И все же Белосельский внушал Лизе, что она так же занимается благотворительностью, как и он. Иногда они вместе приходили в фонд, навещали нуждающихся и обездоленных людей, которые столь явно нуждались в помощи. По лицу девушки Белосельский угадывал то, что творится в ее душе.

— Лиза, ты не должна стесняться своих порывов. Я знаю то, что ты хочешь сделать… Ты имеешь полное право истратить столько, сколько велит твое сердце… Ты должна слушать только свое сердце, Лиза, оно не обманет.

Так быстро распространился слух, что Алексей Белосельский с молодой супругой раздают милостыни на фантастические суммы и организуют еще один фонд, заняв старый особняк, требующий реставрации.

Начиная с февраля, по настоянию Белосельского Ива привела Лизу в университет. Было еще довольно холодно, зима была еще в своем законном праве.

Однажды, морозным днем 20… года, когда казалось, что северный Борей мчался по небу верхом на белоснежном коне с длинным пушистым хвостом, обгоняя жемчужно-перистые облака и оставляя за собой светлеющую опаловую полосу, две очаровательные девушки появились в холле красивого старинного особняка.

На студенток всегда обращают внимание, даже если они на первый взгляд представляются невзрачными и не отдают дань моде. Если же наоборот, красота девушек превосходит все мысленное воображение, то всеобщее восхищение разгорается с особой силой. Есть два типа красоты: одна — ледяная, холодная, недоступная, как снежная королева из сказки; а другая — более отзывчивая, сердечная, пленяющая душу с первого вздоха, с первого взгляда.

Хотя Ива негласно сумела завоевать титул королевы красоты среди своих сверстников, она не была уверена, что сможет носить «корону» вплоть до конца обучения (Ива, разумеется, не сомневалась, что Лиза ей не соперница, и считала ее дурнушкой).

По обыкновению Ива выбрала одну из своих самых дорогих итальянских шуб и надела ее на модную шелковую блузку с кокетливым вырезом — все это делало девушку похожей на фотомодель с обложки журнала, приехавшую, скорее, на презентацию новой коллекции, чем на лекцию по истории экономики. Лиза же была одета более просто, менее вызывающе; благодаря врожденному изяществу и природной грации, простое черное пальто смотрелось на ней очень удачно; распущенные черные волосы и нежный свет бархатных глаз, казалось, приковывал к ней больше внимания, чем к самовлюбленной Иве. Да, приемная дочь Белосельского была столь же самолюбива, сколь красива. Она видела, что Лиза поражает воображение своей нежной безыскусственной улыбкой, в которой нет ни на йоту кокетства или самомнения; пленяет доверчивым взором карих глаз, покорных как у голубки. Но в то же время в ее движениях и жестах было столько скрытой силы, что только опытный физиономист мог бы сделать правильный вывод насчет ее характера. Что же было на душе у Лизы? Она лишь старалась с вниманием слушать лекцию, чтобы потом иметь возможность в деталях описать ее Алексею, который настоял на ее непременном обучении.