Семен Данилюк - Законник [сборник]

Понятые — секретарши из соседнего офиса — жались к входной двери, поближе к коридору, где можно было глотнуть свежего воздуха. Казалось, от смрада страдал и сам покойник, утонувший в георгианском кресле. Редкие волосы слиплись на округлом черепе кружочками лука на промасленной сковороде. Правая рука вцепилась в львиную морду на поручне, свесившаяся левая уперлась в застекленный журнальный столик, на котором меж бокалом виски и блюдцем с салями и баклажанами валялась красочная старинная коробка с длиннющими, размером с карандаш, спичками. Судмедэксперт Брусничко, массивный, бородатый, потряхивая седыми патлами, увлеченно копался пинцетом в распахнутом, будто топка, рту покойного. В углу обширного салона пухлотелый эксперт-криминалист Родиченков водил кисточкой по подоконнику. Вроде бы в поисках отпечатков пальцев. Но на самом деле кисточкой махал совершенно механически, не глядя, — будто двор подметал. Затуманенный взгляд Родиченкова метался по стеллажам меж пузатыми надраенными самоварами, потрескавшимися иконами в тусклых окладах, старинными картинами в богатых, орехового дерева, рамах. Особенное внимание его привлекала расставленная на отдельном стеллаже экзотическая коллекция нэцке, изображавших сцены совокупления. На округлой физиономии криминалиста блуждала предвкушающая улыбка. Подметивший это Лукинов обеспокоенно нахмурился: тридцатилетний капитан полиции уже дважды попадался на мелких кражах с места происшествия. — Много пальчиков наснимал? — прикрикнул Лукинов, возвращая криминалиста к действительности. Родиченков неохотно отвлекся от созерцания чужого богатства. — Откуда здесь посторонним пальчикам взяться? Только реактивы изводить. Кто в эдакий бункер, кроме своих, проникнет? Он принялся закручивать и метать в пузатый портфель разбросанные по подоконнику баночки, ухитряясь не побить одну о другую. — Вот почему так по жизни? Одним все, а другие — склянки вонючие на себе таскают, — пожаловался Родиченков. — Да еще от такого богатства и — чтоб добровольно концы отдать! Уму непостижимо. — Уж ты бы нашел, как распорядиться, — не отрываясь от работы, уел его Брусничко. — Чего хитрого? — замечтавшийся Родиченков даже не заметил издевки. — Распродать на барахолке, и до конца жизни живи-припевай. — Кто б сомневался, — хмыкнул Лукинов. — Панорамный снимок не забудь сделать, — напомнил он. — Как раз собирался, — соврал Родиченков; с кряхтением извлек из баула фотоаппарат. В салон, перемигнувшись с симпатичными понятыми, вошел длинноногий опер из местного райотдела. Молча протянул следователю набросанную от руки справку. Не дожидаясь вопроса, отрицательно мотнул головой. Лукинов по косой проглядел справку. Опрошены соседи по этажу, уборщицы, ночные сторожа. Осмотрен журнал на вахте. Прокручена видеозапись на входе в подъезд. Все входившие и выходившие в вечернее время идентифицированы как сотрудники магазинов и офисов на нижних этажах. Никого, кто гипотетически мог бы оказаться посетителем антикварного салона, среди них не выявлено. Самого Плескача в последний раз видел вахтер четвертого подъезда. С его слов, Зиновий Плескач вместе с сыном вошел в здание восьмого июня, в районе десяти часов утра. В потоке людей прошли к лифту. Младший Плескач через час вышел из здания, сел на стоянке у подъезда в свой внедорожник и уехал. Старший до конца дежурства, а именно — до восьми утра девятого июня, не спускался. Вахтер совершенно этому не удивился, — все знали, что Плескач нередко ночует у себя наверху. Лукинов кивком отпустил опера. Для очевидного самоубийства работу тот проделал вполне качественную. Да и остальным пора сворачиваться, пока от трупного дурмана сами не окочурились. Он заставил себя вернуться к протоколу осмотра места происшествия, который из-за духоты давался с трудом. «Так, — забормотал Лукинов, перечитывая написанное. — Стало быть, прямоугольное помещение 200 квадратов; стальная дверь со сложной системой запоров без признаков внешних повреждений. Четыре окна размером…, витые решетки, запертые изнутри. Система сигнализации не нарушена. Видимых следов проникновения нет. Внешний порядок в салоне не нарушен. Со слов сына и компаньона покойного, все предметы антиквариата на месте». На лист бумаги плюхнулась и растеклась жирная капля пота. Лукинов досадливо отер лоб. — Подтверждаешь, стал быть, что из ценностей ничего не пропало? — уточнил он у Левушки. — Визуально как будто все на месте. Но у папы для меня был приготовлен подробный список. Вот! — Левушка, торопясь, извлек из секретера свернутую, стилизованную под свиток длинную опись антиквариата. — Все требовал, чтоб я его чуть не наизусть выучил. Получается, — готовился. Плескач-младший взрыднул. — Ну, будет, будет. Все равно не вернешь, — неловко утешил Лукинов. — Давай коротко пробежимся по твоим показаниям. Он извлек заполненный протокол допроса потерпевшего. — Стал быть, восьмого утром выехал в Белев в командировку. В течение дня и вечера отец не отвечал на звонки. — Был вне зоны действия сети, — подправил Левушка. Лукинов не возражая внес поправку. — Сам не звонил, — продолжил он скороговоркой. — К ночи обеспокоился, поскольку отец после смерти матери легко впадал в депрессию. Прервав дела, под утро девятого выехал в Тулу. — Перед этим среди ночи позвонил нашей уборщице, — напомнил Левушка. — Она ждет под дверью. — Да, да, — согласился Лукинов. — Едва въехав в Тулу, — сразу в салон. В восемь утра, открыв, обнаружил тело отца. Рядом коллекционную коробку с фосфорными спичками девятнадцатого века. Все так? Левушка подтверждающе кивнул. — Подписывай. Внизу. «С моих слов записано верно, мною прочитано». Поскольку самоубийство сомнений не вызывает и заявлений о пропаже ценностей не поступило, салон опечатывать не буду. После нашего ухода запрешь дверь, решетки, поставишь опять на сигнализацию. И можешь заниматься похоронами. А дня через два заедешь, подробно передопрошу…Что-то не так? — встревожился он. Левушкины губы задрожали. Зрачки от ужаса расширились. Следуя его взгляду, Лукинов увидел, что Брусничко, сопя, навалился на мертвое тело, вжал его коленом в кресло, и со скрипом и скрежетом орудует во рту покойника увесистым скальпелем. Ухватистые руки хирурга ходили рычагами.

— Отставить! — рявкнул следователь. Брусничко оглянулся недоуменно. Наткнулся на ошарашенное, готовое взорваться воплем лицо сына, на глазах которого глумились над телом отца. Левушка, обхватив пальцами виски, выбежал из комнаты.

— Палыч! Мозги иногда включать надо! — жестко выговорил медику Лукинов. — Да у него одного жевательного зуба нет. Туда спичка угодила, — без инструмента не вытащишь. — А в морге это сделать было нельзя? Ты б еще при сыне грудину ему пилить начал. — Увлекся, — скупо повинился суд — медэксперт. С площадки этажа донесся хрипловатый басок. Лукинов раздосадованно поморщился, — он надеялся закончить до появления начальства. В салон вошел руководитель следственного управления области Геннадий Иванович Куличенок. Человек без шеи. Лысый череп мыслителя казался вколоченным прямо в крутые плечи. — За лифтом еврейчонок рыдает. Сын, что ли? — обратился он к Лукинову. Тот хмуро кивнул. — Что ж? Его дело — рыдать, а наше дело — закрыть дело, — нехитро скаламбурил Куличенок. Прошелся вдоль стеллажей. Остановился перед коллекцией эротических нэцке. — Ишь каковы, — подивился он. — Совокупляются прилюдно. В прежние времена автора за порнуху бы посадили. А ныне: на тебе — искусство! На такое искусство мы сами большие искусствоведы. Куличенок, пребывавший в хорошем настроении, сально гоготнул. — Между прочим, больших денег стоит, — Лукинов в списке отчеркнул нужную строку, показал шефу. — Иди ты! — поразился Куличенок. — За что только люди готовы деньги платить. Не без усилия отвел взгляд от фривольных фигурок. — Ну что, Лукинов? Похоже, картина ясная? Самоубийство?