Семен Данилюк - Законник [сборник]

Задняя дверь морга, прикрытая на наброшенный изнутри крюк, от сильного толчка с лязгом распахнулась.

— Ничто не меняется. Так и не починили, — пробурчал знакомый голос, при звуках которого Брусничко начал подниматься. В предбанник через служебный вход вошел Заманский.

— Ах ты, дружище-раздружище! — массивный судмедэксперт облапил приземистого гостя, оглядел с высоты собственного роста. — Вижу, прежнего чутья не утратил. Точнехонько к стакашку спикировал. Присоединяйся! — широким гостеприимным жестом повел в сторону каталки.

На ощупь подлил спирту во второй стакан. Заманский заколебался, — стакан был в липких потеках.

— Избаловались, Ваше благородие! — подметил Брусничко. — Пей смело. Спирт все обеззаразит, — приподнял свой стакашек. — Ну-с, как в старые добрые времена.

Чокнулись. Выпили. Брусничко — с наслаждением, Заманский — через силу. Еще не поставив стакан, потянулся к алюминиевой кружке с водой.

Брусничко, не запивая, зачерпнул лапой квашеной капусты, бросил в запрокинутую щербатую пасть. Несколько капустин повисли на бороде.

— Соболезную, — прорычал он. — Сам едва не каждый год друзей на небеса провожаю. Сперва самолично полосую. После провожаю. И твоего полосовал.

Заманский перевернул кисть ладонью кверху.

— Брусничко, не вставая, дотянулся до стеллажа, из папки с копиями актов вскрытия безошибочно вытянул нужную, передал Заманскому.

— Вообще-то не положено, но для тебя заначил. Знал, что появишься. Приподнял склянку со спиртом: — Ну что, как обычно, — между первой и второй перерывчик небольшой? Но Заманский, нацепив на кончик носа очочки, уже углубился в чтение.

Брусничко налил себе, тяпнул. Обнаружив на бороде прилипшую капусту, ею же и закусил.

— Муха не подкопается, — благодушно заверил он. — Помня тебя как зануду, все перепроверил. Лично три спичечных головки из зубов выковырял… На самом деле он в себя лошадиную дозу вкачал. Видно, чтоб не передумать. Еще позавидовал, — красивое самоубийство. Принял ядку, выпил, закусил баклажанами с салями. Прям римский патриций.

— Обломки сохранил или Лукинову переправил? — Заманский снял очки, задумчиво потер переносицу.

— Ему-то зачем? У него полкоробка целых изъято. Себе на память оставил. Тоже, знаешь, коллекцию веду, вроде кунсткамеры. Не каждый день такие фордебобели обнаруживаются.

Заманский, будто что-то припомнив, вновь потянул к себе акт. Брусничко кольнуло нехорошее предчувствие.

— К чему насчет обломков спросил? — забеспокоился он. Уж очень не понравилась ему появившаяся складка на переносице гостя, — по прежним временам верный признак, что следователь по особо важным делам Заманский обнаружил что-то, что прошляпили другие.

Заманский поднял колбу, разлил остатки спирта.

— Не тяни, Христа ради! — взмолился Брусничко.

— Вот ты пишешь в заключении, что в желудке вместе с фосфором кашица…

— Баклажаны с маслом. По баклажанам я тоже на всякий случай перестраховался. То, что оставалось на блюде, отправил на экспертизу. Чисто. Без примесей. — То, что на блюде, — без примесей, — согласился Заманский. — А то, что в желудке, было изначально отравлено…Подменили, понимаешь? Отравили, а потом блюдце помыли да для нас с тобой чистеньких баклажанов положили. Брусничко насупился. — Ты говори, да не завирайся! Совсем старика Палыча за неумеху держишь. Я голову даю, — в желудке белый фосфор! От него и смерть наступила.

— Наверняка фосфор! — согласился Заманский. — Только не из спичек. Зачем Зиновию понадобилось спички в зубы всовывать? — А чтоб наверняка. У него снизу одного зуба не было. Вот туда и напихал. Одна сволочь глубоко засела.

— Глубоко засела, — задумчиво повторил Заманский. Вытащил из кармана коробок, протянул пару спичек эксперту. — На! Воткни себе поглубже.

— С какого рожна?… — отстранился Брусничко. — Вот и покойный мазохистом не был. Положим, решил покончить с собой. Но зачем же спички в собственные десна чуть не вколачивать? Облизал, погрыз ядку для верности. И — выше крыши.

— Ты хочешь сказать?… — от внезапной догадки Брусничко вспотел.

— Отправь спички на химию, Паша. Яда на них не обнаружат, — Заманский выдохнул, судорожными глотками допил. Забегал рукой по столу в поисках кружки с водой. Брусничко, вцепившись в подлокотники, подался вперед. — Я, Паша, и сам поначалу на этот трюк купился. А с утра, прежде чем к тебе ехать, два часа в медицинской библиотеке просидел. Оказывается, чтоб фосфор сохранил свои ядовитые свойства, спички эти надо было держать в банке со специальным раствором. А на воздухе, да еще за сто пятьдесят лет, — наши обычные серные и то опасней для здоровья.

— Но тогда!..

— Его отравили, Паша . Как раз белым фосфором. А фосфорные спички для прикрытия. Потому и напиханы меж зубов, чтоб патологоанатом, не дай Бог, по разгильдяйству не проглядел. — Блин! — медведем взревел Брусничко. — Да ведь баклажаны на масле — лучшее прикрытие для яда. Отбивают запах! — А зачем нужно отбивать запах, если ты этот яд добровольно принимаешь? — Как же я лажанулся! — запричитал Брусничко.

В сердцах смел несъеденные судки. С жалобным звоном железо задребезжало о стены.

— Теперь выметут на пенсион. Давно меня этот подсиживал! — он ткнул в сторону шляпы на вешалке. — Все по начальству суетился. Только зацепиться, кроме как за возраст, было не за что. Сам знаешь, никогда никаких проколов. Самые сложные экспертизы мои были. А тут! Как только откроется, что я лажанулся и убийство не разглядел, — приходи, кума, любоваться! Пинком под зад.

Заманский меж тем в третий раз с удрученным видом вчитался в заключение.

— А ты не открывай, — предложил он. — Как это? — Да так. Кроме нас с тобой, никто не знает. Вот и не сообщай. По крайней мере до моей отмашки. — Это ж вроде как убийство покрыть, — осторожно напомнил Брусничко.

— Но ведь для всех-то как было самоубийство, так и останется.

— Чего-то я тебя не пойму? Сам раскрываешь, и сам же вроде как покрываешь… — Брусничко пытливо вскинулся: — Ты на кого думаешь-то?

Вгляделся в пасмурного приятеля. Догадавшись, замотал ошарашенно головой.

— Ну, если на самом деле так, то это прям Шекспир какой-то, — пробормотал он. Поскреб бороду. — Стало быть, предлагаешь затихарить? А он там, на небесах, тебе ай-я-яй не скажет?

— О нем и думаю, — объяснился Заманский. — Так что?

— Ну, если тебе по фигу метель, так мне-то и вовсе… В конце концов все мы рождаемся, чтоб умереть. А тем ли, иным способом…Одним убийством больше, одним меньше, — тьфу по сравнению с вечностью.

Подведя такую немудрящую идеологическую базу под банальную фальсификацию, старый циник оттопырил средний палец и показал его шляпе.