Картер Браун - Пропавшая нимфа: Сборник

— Очевидно, вы жили в Париже до оккупации?

— Нет, в Лондоне.

— Что вы: А вы не занимаетесь живописью?

— Нет, совсем нет. Правда, я могу что-то набросать, не больше.

— Вы никогда не ездили в Рим?

— Нет.

— Почему вы пытаетесь обмануть меня?

Она посмотрела на него своими светлыми, немного пустыми и незабываемыми глазами.

— Я не обманываю, уверяю вас.

— Сегодня утром вы меня видели в холле и узнали, а теперь делаете вид...

Она попыталась высвободиться, но Флавье крепче прижал ее к себе, благословляя оркестр, который играл нескончаемый блюз.

— Простите меня,— продолжал он.

Долгие годы Мадден не знала, что она Полин, поэтому ничего удивительного: Рене еще не знает, что она Мадлен. «Я просто совершенно пьян»,— подумал Флавье и спросил, указывая на Альмариана:

— А он ревнив?

— О, нет! — грустно ответила она.

— Черный рынок, не так ли?

— Возможно. А вы?

— А я — нет, я адвокат. Он очень занятой?

— Да, уходит часто.

— Значит, вас можно будет повидать в течение дня?

Она ничего не ответила. Он немного сильнее обнял Мадлен за талию.

— Если я вам понадоблюсь,— прошептал он,— семнадцатый номер... Вы не забудете?

— Нет... Теперь мне нужно вернуться к нему.

Альмариан курил сигару и читал газету.

— Мне кажется, он прекрасно обходится без вас,— сказал Флавье.— До завтра!

Он поклонился и пересек холл, позабыв, что еще не ужинал. Потом спросил у лифтера:

— Альмариан... Это какая комната?

— Апартаменты одиннадцать, месье.

— А даму, которая с ним, как зовут?

— Рене Суранж.

— Это ее настоящее имя?

— То, что записано в ее удостоверении личности.

Он, который никогда не делал подарков, готов был отдать очень многое, лишь бы выяснить... Лишь бы выяснить! Перед сном он выпил несколько стаканов воды, но туман в его голове не рассеивался. Хотя и пьяный, он полностью отдавал себе отчет в том, что она должна была его узнать. Или у нее потеря памяти. Или она играла комедию. Или это — не Мадлен!

Проснувшись на следующее утро, он обдумал свою проблему и решил, усмехаясь, что ему действительно пора повидать врача в Ницце. К тому же, делать в Марселе было нечего. Главное — здоровье! И к дьяволу эту женщину, которая так похожа на Мадлен.

Тем не менее, он подкараулил уход Альмариана и тотчас же решительно постучался в одиннадцатый номер, как хороший знакомый.

— Кто там?

— Флавье.

Она открыла дверь. Неодетая, с красными глазами под распухшими веками.

— Итак, Рене, что все это означает?

Она снова заплакала. Он закрыл дверь и задвинул засов.

— Ну, малышка... объясните мне.

— Это все он,— всхлипывала она,— хочет меня бросить.

Флавье без церемоний рассматривал ее. Это была Мадлен, вне всякого сомнения, Мадлен, которая изменила ему с Альмарианом, а может, и с другими. Он сжал кулаки в карманах и судорожно улыбнулся.

— Вот ведь какая драма! — насмешливо проговорил он.— Да пусть уходит! Разве я не здесь, чтобы заменить его?

Слезы у Рене полились сильней.

— Нет! — закричала она.— Нет... Только не вы!

— А почему это? — спросил он, наклоняясь к ее лицу.

«Господин директор!

Имею честь вас уведомить, что указанная сумма была переведена на ваш счет в Марселе. Этот перевод не слишком сильно отразился на казначействе, тем не менее считаю своим долгом обратить ваше внимание на неправильность этой операции, которая не сможет быть произведена в обратном порядке без последствий для фирмы. Надеюсь, здоровье перестало доставлять вам заботы и мы вскоре будем иметь удовольствие приветствовать ваше возвращение. Здесь все нормально. Дела идут удовлетворительно.

Прошу вас, господин директор, быть уверенным в моих самых лучших чувствах к вам.

И. Трабуйе».

Флавье со злостью порвал письмо. Любой ничтожный пустяк выводил его из себя. Особенно теперь.

— Плохая новость? — спросила Рене.

— Нет. Просто наш идиот Трабуйе.

— Кто это?

— Мой вице-директор... Если его послушать, завтра наступит конец света. А Баллард советовал мне покой... Покой! Пошли! — резко проговорил он.— Подышим воздухом.

Он сожалел о роскошных апартаментах «Астории»: комнаты в «Отель де Франс» были маленькими, убогими и страшно дорогими. Но здесь отсутствовал риск встречи с Альмарианом. Он достал из портсигара сигарету и чиркнул спичкой. Зажигалкой он не смел больше пользоваться с тех пор, как... Она стояла у зеркала и поправляла волосы.

— Я не люблю эту прическу,— проворчал он,— ты не могла бы немного изменить ее?

— Как?

— Да не знаю я, как. Например, сделать узел на затылке.

Он ляпнул это, не подумав, и сразу пожалел о сказанном. К чему было возобновлять спор, который продолжался целыми днями, то разгораясь с новой силой, то переходя в почти спокойный разговор.

— Я подожду тебя внизу.

Он спустился прямо в бар и злобно посмотрел на улыбающегося гарсона. Все они походили друга на друга, эти стоящие за прилавками, подмигивающие заговорщики, которые шепотом предлагали всякие вещи. Флавье выпил. Теперь он имел право пить, потому что был уверен! Она могла сколько угодно это отрицать, но уверен он был! Полнейшей уверенностью, глубокой, возникшей из плоти и крови. Как будто она была его ребенком, а не любовницей. И к тому же такой любовницей. Он так мало полы зовался ею. И даже был немного шокирован тем, что Мадлен могла получать от этого удовольствие. Прежде он любил в ней... Он не мог сформулировать... Наверное, ее нереальность. Теперь, наоборот, она стала совсем земной, похожей на других женщин. Изо всех сил ей хотелось быть Рене, она буквально цеплялась за эту персону. А между тем... Если бы она доверила ему свой секрет, как бы восхитительно потекла их жизнь!

Она спускалась по лестнице. Он смотрел на нее с блуждающей улыбкой на губах. Это платье отвратительного цвета вдобавок было плохо сшито. Туфли имели недостаточно высокий каблук... и потом, все лицо следовало изменить. Уменьшить скулы, растянуть брови. Только глаза были прекрасны, только они выдавали Мадлен. Флавье расплатился и пошел навстречу. Он хотел бы раскрыть ей объятия, чтобы поцеловать или задушить.

— Я торопилась,— сказала она.

Ему осталось только пожать плечами. Она никогда не умела найти слов, которых он ждал. Даже та манера, с которой она просовывала под его руку свою, не нравилась ему. Слишком покорная, слишком пугливая, она боялась его. Ничего не могло быть неприятнее. Они молча шли рядом.

«Если бы мне предложили это месяц назад,— подумал он,— счастье убило бы меня». Вместе с тем, он никогда не был так несчастлив.

Перед витринами магазина она замедлила шаг и тяжело оперлась о руку Флавье, который, считая такую манеру вульгарной, стал нетерпеливо ждать.