Чарльз Сельцер - Охотник за приданым (cборник)

— Но тогда... почему?

— Вы слышали? Потому что я хочу, чтобы вы посмотрели, что у него там происходит, нет ли каких-либо доказательств того, что Соул .собирается бежать. Может, как раз сейчас он укладывает чемоданы. Может быть, вы увидите билеты на самолет или теплоход. Может быть, его жена тоже в курсе дела, и они уже запирают дом.

— А если я увижу что-нибудь, как я смогу предупредить вас?

— Я позвоню вам около одиннадцати.

— Я сделаю все, что смогу, мистер Канди.

— Это требует хладнокровия. Будьте осторожны и не показывайте вида, что он разоблачен.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.

— Вы хорошая девушка.

— Вы поедете к себе в отель?

— Нет, это грозит мне неприятной встречей. Я отправлюсь в «Амблетт», чтобы разобрать свои бумаги, если большие начальники еще не опорожнили весь мой письменный стол, чтобы получить отпечатки моих пальцев.

Дон снова сел в «Меркурий» и поехал на Пятую авеню. Прав ли он был, доверившись секретарше? А если он ошибся в ней? Что, если сообщником банды был не Соул, а другой человек, которому удалось заказать новые кредитные карточки и помешать им появиться перед глазами Нурсела?

Нет! Это могло пройти один раз, но не три. Один из этих дубликатов попал бы в службу кредита, И Нурсел знал все относительно и Ронсалер, и Десшела, и Фрейховера.

Эти три фамилии плясали джигу в голове детектива. Если он прав* то как воспримет это Нурсел? Что надумает делать этот стареющий человек, почувствовав себя разоблаченным, человек, который зачеркнул двадцать один год безупречной службы и навлек позор на свою семью и на-себя? Почему он сделал это? Какая причина заставила такого человека, как Соул Нурсел, связаться с такими людьми, как Вирджил Дориад и Лауренс Нусси?

Дон видел только одну причину...

Он поставил машину неподалеку от грузового лифта, четыре раза нажал ночной звонок и обратился к охраннику с обычными шутками.

— Знаете, я не отказался бы от такой службы, как ваша,— развалиться в кресле и чтобы мне платили за чтение газет.

— Я слышал, что вы ищете место? -— рассмеялся охранник.— Я могу составить вам протекцию в синдикате охранников.

— Вы слишком стары, чтобы так шутить. Кто-нибудь есть у меня?

Охранник посмотрел в книгу приходов и уходов.

— Нет, мистер Канди, только уборщицы. Знаете что, мне нравится работать с вами.

В кабинете ничего не было тронуто — ни картотеки с персональными делами, ни досье женщин со слишком подвижными пальцами, ни подписанные признания в конвертах, которые никогда не дойдут до суда.

Тяжелыми шагами подошла уборщица с ведрами и забрала корзинку для бумаг.

— Я вам не помешаю; мистер Канди?

— Нисколько. Я пришел забрать некоторые документы. О, не уносите эту корзину!

-— Хорошо. Тогда я сперва пойду убирать кабинет мистера Нурсела, если не возражаете.

— Так будет лучше. Приходите через полчаса.

Дон взял корзину для бумаг Мавис и вывалил ее содержимое на свой стол. Он провел десять минут, рассматривая все листки, вырванные из блокнота, и все, напечатанное на машинке. Его «заместитель», этот змей Люмана/ не терял времени даром и, судя по количеству бумаг, задал работу секретарше.

Тут были черновики писем, отправленных всем начальникам отделов, чтобы узнать их мнение о работе службы наблюдения, а также нескольким служащим; предложения, как улучшить работу службы наблюдения, потребованные, вероятно, дирекцией.

Ничего особенно важного он из этих обрывков не выудил.

Тем не менее эти листки бумаги дали ему идею. В ящике Мавис он нашел копировальную бумагу, только один раз использованную, на которой Дон с легкостью прочел конец рапорта на Мартина Лонга:

«...и по тому, как Лонг честно признался, что перед отъездом в Мэриленд обсуждал с Канди возможность «неприятностей» (Канди даже посоветовал ему взять револьвер — что Лонг и сделал), совершенно очевидно, что бывший детектив — шеф службы наблюдения располагал сведениями, которые могли бы задержать отправку и избавить магазин от больших убытков. Почему эти сведения не были сообщены в дирекцию, неизвестно, но самое вероятное предположение — Канди проявил большую небрежность и несовершенство методов работы. Нет нужды повторять, что начальники отделов ему не доверяли. Больше того, мне кажется очевидным, что он мог быть соучастником кражи груза. Канди, вне сомнения, является ответственным за дорожное происшествие. Остается лишь установить степень виновности Канди. Я занимаюсь проверкой его биографии».

Дон сложил копирку и сунул в бумажник, потом взял чистый лист бумаги, чистую копирку, заложил их в пишущую машинку Мавис и в течение получаса довольно неумело, но без перерывов печатал три страницы. Он подписал рапорт ручкой секретарши и положил первый экземпляр в конверт, на котором сделал надпись:

«Передать в собственные руки Роберта А. Штолца, Генерального директора универмага «Амблетт». Пятая авеню. Конфиденциально».

В конверт, содержащий копию рапорта, он присоединил и копирку с рапортом Змея и положил все в бумажник.

Потом он направился к ночному лифту. Идя по коридору, он увидел за одной из дверей свет: это был кабинет Нурсела. Он тихо подошел ближе.

Сквозь стекла двери он увидел тень у стола. Дон открыл дверь. Нурсел конвульсивно выпрямился и расплескал воду из стакана, который держал в руке. Какая-то таблетка упала на стол и покатилась по полу.

— Ах, вы напугали меня, Дон.

— Это меня не удивляет, Соул.

Нурсел за эти дни постарел лет на десять, у него был страшно измученный вид.

— Аспирин?

Нурсел улыбнулся, как улыбнулся бы скелет.

— Нимбутал. Это позволяет мне как-то держаться.

— Это хорошо для тех, у кого здоровое сердце.

Дон подобрал таблетку: это был барбитурат.

— Спасибо,— сказал Нурсел и осторожно положил таблетку на стол: дело в том, что он не собирался ее глотать.

«Вы знаете, где находится Сиб, если она еще жива? О, я вырву ответ у вас из глотки, даже если меня будут за это судить. Я не дам вам возможности умереть, если вы можете спасти ее! Неужели в вас нет ни капли человечности!»

Дону хотелось сказать ему это, но он решил, что нападение в тот момент, когда Нурсел собирался проглотить яд, было бы нехорошим поступком.

— Да, пожалуй, это очень тяжело — складывать пожитки после стольких лет службы,— ограничился он замечанием.

Нурсел охотно принял тему разговора.

— Я однажды удрал из родительского дома, когда был еще ребенком,— грустным тоном проговорил он.— Вскоре я вернулся обратно, но в промежутке прожил самые замечательные минуты своей жизни. Но покинуть это кресло — в сто раз хуже! Я чувствую себя так, будто внезапно очутился перед пропастью и знаю, что не могу ни повернуть назад, ни продолжать путь вперед.