Алексей Наст - Наказать беспредельщиков

Миша дважды пронесся мимо постов ГИБДД. Оба раза ему показалось, что, замечая его машину, инспекторы хватались за рацию. Ведут его, что ли? Сбавив скорость, он миновал загородный пост. Инспекторы с автоматами проводили его машину строгими взглядами. Но не задержали. А ведь он просил Антонову, чтобы на этом посту все машины тормозили и проводили тщательный досмотр. Бляха-муха, неужели пропустили тачку с амбалами Молнии?

За постом «тойота» набрала скорость.

Лес начинался метров через пятьсот. С трассы в лес каждые сто — двести метров спускались проселочные дороги. Куда поворачивать? Ему показалось, что поворот впереди разворочен широкими шинами внедорожников. Не раздумывая, он направил машину в лес. «Тойота» сразу увязла в песке и поползла с натугой. Опасаясь, что его могут заметить, Миша нажал на тормоз, вытер лоб — вспотел от волнения. Засранцы. Неужели они убьют Галину и Ордынцева? Гады. Их брать надо, брать всю шоблу — вот тот момент, ради которого разрабатывалась операция, и он этот момент прозевал. Оставалась надежда, что он найдет их и будет тянуть время, а Антонова сообразит и подгонит автобус со спецотрядом к западной окраине. Он выдохнул воздух — чему быть, того не миновать, передвинул рычаг сцепления автоматической коробки передач, утопил педаль. Поехали.

Через полчаса нервного, урчащего, буксующего передвижения по песчаному проселку он сглотнул слюну от волнения — дорога выходила на поляну, окруженную сухим сосняком. Миша рванул ручник, вылетел из машины.

— О-ё-ё!!! Мать вашу!!! — заорал он, бледнея от ужаса.

На толстом суку обгорелого дерева висело изувеченное тело Ордынцева. В заду его торчал длинный дрын… На истоптанной, усыпанной рыжей прошлогодней хвоей земле лежало другое тело — обезглавленное, красное от крови, а рядом женская голова с длинными волосами.

Миша присел, давясь слезами. Был бы пистолет — застрелился бы! Боже! Как же он допустил это? Галя… Галечка.

Он дрожащей рукой погладил бледную щеку женщины — пальцы вымазались в крови. Боль и пустота. Миша не выдержал, рухнул на тело той, которую, несмотря ни на что, все-таки любил в глубине души, любил всю жизнь, и зарыдал. В голове гудело, перед глазами плыла красная рябь.

Он поднялся на ноги, отирая слезы и сопли, весь в крови.

— Скручивай его, скручивай!

Он нервно, затравленно дернулся, оглянулся на голоса. Парни, в черной амуниции, в черных масках и шлемах, с короткоствольными автоматами, неслись к нему во всю прыть. Первый подлетевший с ходу рубанул автоматом в скулу и опрокинул Мишу на землю. Коленом продавил его спину, ткнул лицом в песок, гнилая хвоя полезла Мише в рот. Ему заламывали руки за спину.

— Где он?! Где-е?!!!

— Ы-ы-ы… — Грудной стон рвался из Мишиного горла.

Мишу встряхнули, поставили на ноги. К нему бежали разъяренные оперативники. Коростылев ударил кулаком в нос, разбил его. Боль ошеломила, ослепила Мишу. Коростылев бил и бил, свалил на землю, в ход пошли ноги. Мише попали носком ботинка в лицо, выбили зубы.

— Не я!.. — пытался сквозь боль между сыплющимися на него ударами прокричать Миша, но давился собственной кровью и с рыком блевал.

— Дерьмо! Шваль! Убью его! Забью!

Опера били не на шутку — убивали за предательство…

Неделю спустя

Миша лежал на белом больничном постельном белье и с интересом обозревал свою руку, из которой торчали трубки, уходящие к бутылкам капельницы. Ничего не болело. Он попробовал пошевелиться, и тут же боль отдалась во всем теле нестерпимым жжением, колью, резью.

— Здравствуйте. — Ася, в накинутом на плечи белом халате, лучилась счастьем. В руках двухлитровый пакет апельсинового сока и гроздь бананов.

— У-у… — только и смог простонать Миша.

— Соболев, зайка… — Ася, сложив на тумбочку подношения, присела на табуретку, прохладной ладонью провела по его выбритой щеке. — Как тебя опера отделали! Бедненький. Коростылев, козлина. Митрошин всю его бригаду распекал страшно, проводится служебное расследование.

— Зря. — Миша улыбнулся сквозь боль. — Мужики мне за предательство навешали… Они парни правильные. Профессионалы. Зря Митрошин…

— Начальству виднее. Не говори много.

Миша с удовольствием отметил, что зубы на месте и он может нормально говорить, язык тоже на месте. А тогда казалось, что все зубы вылетели…

— Я в госпитале?

— Не боись, долго держать не будут, скоро выпишут. Тебя пичкали антибиотиками, витаминами и снотворным. Снова бросишься в бой!

— Что я скажу Рэду и Голубой Молнии?

— Надо подумать над этим. Выздоравливай.

Она еще раз погладила его по щеке.

— Мне пора. Как-нибудь заскочу.

Ася уже была у двери, Миша окликнул ее:

— Любовница!

— Что?

— Поцелуй меня!

— Дурачок.

Она вернулась, сухо чмокнула в распухший нос и ушла, посмеиваясь. Миша остался лежать с глупой улыбкой. Неожиданно все тело пронзил новый приступ ноющей боли. Миша выгнулся. Чертов Коростылев! Руки за такие дела повыдергать без наркоза… и ноги тоже!

Ася вышла из госпиталя, взглянула на свои наручные часы — хорошо, что Соболев уже пришел в себя и выздоравливает со скоростью побитого пса. Неудачное сравнение. Пес — это про плохих, а он — хороший.

У зеленого железного забора ее ждал уазик оперов. Коростылев, лузгая семечки, смахнул кожурки с ладони, отерся, спросил, выглядывая из открытого окна:

— Что, ожил гад?

— Пришел в себя. Зачем так били?

— Убили бы, если бы Митрошин не подоспел. Козел, ох козел Соболек! Вот знаешь, Антонова, чуял я, что ублюдок этот приложил свою лапку к расправе над семьей Ордынцевых.

— Ты же знаешь, что он приехал потом. — Ася полезла на заднее сиденье уазика. — Что у нас по плану?

— Стеклова.

— Логово обложили?

— Два моих архара караулят. Сейчас повяжем неуловимую девушку вместе с телохранителями.

— Вокруг нее ФСБ вьется, как бы не перехватили. Что-то часто фээсбэшники мелькают в деле «молниеносных». А, Коля?

— Может, Оргунков подрывает своими эксцессами суверенитет нашего государства? — усмехнулся Коростылев.

Уазик, стреляя черными выхлопами и дергаясь, поехал прочь от госпиталя. Ася задумчиво смотрела в окно.

Штурмовая группа захватила в лесу только одного Мишу Соболева. Коростылев поднял крик, что Миша тоже принимал участие в расправе над супругами Ордынцевыми. А ведь раньше они с Соболевым, до этого тайного задания Миши, нормально ладили. Когда Миша немного оправится, надо будет расспросить его, зачем он заезжал на квартиру Ордынцевых в тот роковой день. Пока он для всех в УВД еще отщепенец, хотя Митрошин вроде решил, что в банду он больше не вернется, но и говорить об этом Мише не велел. Для всех он снова станет своим, когда Оргункова в кандалах закуют в СИЗО. Пока же он подследственный.