Наталья Веселова - Плюс-минус бесконечность

Уже через несколько секунд в ответ на заспанное «Да…» Алексей истерически, не узнавая своего красивого, за душу берущего голоса, почти визжал в трубку:

— Аля-а-а! У меня чушь какая-то полная происходит! Я ни до кого не могу дозвониться! Телефон глючит! Здесь черт знает, что такое! Собирайте немедленно самое необходимое, и едем в город! Я ни минуты в этом доме не останусь, ни минуты лишней, слышите!! Мерзкий дом, паршивое место, я как заживо похоронен! Я вам час даю на сборы, и чтобы все было готово! Нет, полчаса!! Иначе я, на хрен, пешком пойду! Сделали тут из меня идиота!! Я ваш хозяин, я вам, черт возьми, приказываю!!! Слышите вы меня или нет?!!

Не дожидаясь ее ответа, дал отбой и отбросил бесполезный телефон; в ушах толчками нарастал шум, виски прихватило… «Сдохну сейчас… Сдохну…». Он сумел ловко нырнуть рукой в тумбочку, наткнулся на прохладное стекло — «Слава Богу…» — поднес к губам, глотнул, с наслаждением переживая сладкий ожог в груди. С лестницы раздались четкие твердые шаги — и замерли у его двери. «Однако, быстро она…» — и крикнул:

— Входите, Аля!

Но дверь не шевельнулась. За ней кто-то стоял — но не входил в комнату. Подойти и открыть было невозможно… Вспыхнуло ясное дежа вю — но только на миг: да, конечно, едва освещенный погреб, два насмерть перепуганных человека прислушиваются у запертой двери, за которой — словами не выразимый ужас. Но сейчас — это ведь Аля? Больше некому… И в ту же секунду он услышал знакомый музыкальный скип во дворе: так открывалось дверь Алиной избушки! Не соображая, метнулся к окну: помощница в пестром халатике спускалась со своего ладного крылечка, на ходу закутываясь в старушечий оренбургский платок. Алексей обернулся на дверь: кто-то другой , не Аля, сделал шаг по площадке и принялся шустро спускаться в холл, ей навстречу. На нее сейчас нападут? Надо спасать? Как? А если и его тоже? Неужели он такое дерьмо, что побоится вступиться за женщину? Да его же ноги еле держат, он и сам пропадет, и ее не спасет, так что какой прок!

И в этот момент целая и невредимая Аля, на правах утвержденной любовницы, без стука вошла в полутемную спальню, щелкнула выключателем, повела туда-сюда носом:

— Опять!.. С утра… — и укоризненно покачала головой.

— Кто там был?! — перебил Алексей.

— Где? — спросила женщина.

Он взвизгнул:

— Не прикидывайтесь! Вы не могли не столкнуться на лестнице! Или вы с ним заодно?!

— С кем? — искренне недоумевала она.

Старик затопал перед изумленной секретаршей ногами в бессильном гневе:

— С той сволочью, которая тут разгуливает, вот с кем! Которая мой телефон… Мой телефон испохабила, пока я спал! Так что я никому не могу позвонить! И которая шастает по лестнице и под моей дверью сопит!!! Вы лжете мне!! Вы — интриганка! Я теперь вас раскусил, я знаю!! Имейте в виду, что я больше ни минуты, ни минуты… — что-то оборвалось в нем, он обреченно опустился на скомканную постель и беззвучно заплакал.

Аля тихонько опустилась рядом, с настойчивой нежностью обхватила его локоть, прижалась виском к плечу и зашептала, борясь со слезами:

— Алеша… Пожалуйста… Ты слишком много пьешь… Ну, нельзя же так… Нельзя… Посмотри, до чего ты себя довел, смотреть страшно… Небритый, лохматый, не моешься… Прошу тебя, милый…

— Кто здесь еще есть, кроме тебя? — упрямо спросил он, безуспешно выдираясь из объятий. — Твой любовник? Отвечай сейчас же! — и вдруг у него вырвался детский болезненный всхлип: все-таки не хотелось, чтобы она еще с кем-то…

Женщина грустно покачала головой:

— Никого здесь нет, Алеша. Никого, кроме нас двоих. А у тебя, кажется, уже слуховые галлюцинации начались… Послушай, если ты не перестанешь…

Снизу, из холла, раздался громкий звук резко сдвинутого тяжелого кресла — будто кто-то с размаху наткнулся на него в темноте. Алексей вздрогнул, хватая Алю за руку:

— Вот! Я же говорил! Там кто-то есть!

Он вскочил и, выворачивая ей руку, бросился к выходу, увлекая секретаршу за собой. Страх отступил перед желанием ясности, Алексей летел вниз по лестнице, не обращая внимания на то, что любовница упирается и тянет его назад, возмущенно бормоча:

— Что за фантазии… Ничего я не слышала… Пусти, это все чепуха какая-то…

Но теперь-то он точно знал, что Аля врет, потому что помнил, как почувствовал ее краткий вздрог в момент внезапного шума, как она запнулась на полуслове… Лгунья! Актерка! Значит, все-таки есть что-то такое… Силой втащив остервенело сопротивлявшуюся женщину в холл, он отчаянно ударил по выключателю… В рыжем кожаном кресле, достойно и благородно, как английский лорд, свесив скрещенные передние лапы, восседал крупный, черный, будто из каракуля сшитый пудель. Его длинные пушистые уши были тщательно расчесаны, а надо лбом умело взбит ровный пышный кок. Пес улыбался, дружелюбно и открыто, как умеют собаки именно этой интеллигентной породы, и, очевидно, знал, что не понравиться он не может. Алексей выдохнул и инстинктивно улыбнулся пуделю, как улыбаются приличному человеку в ответ на его улыбку, хотел что-то сказать и вдруг почувствовал неудержимое стремление обратиться к незваному гостю на «вы».

— Я забыла сказать… — пояснила сзади отпущенная им на волю Аля. — Это соседкин. Ей пришлось ненадолго в больницу лечь, а Ромео не с кем оставить… Ну, я и согласилась взять его на несколько дней. Он воспитанный, аккуратный, умный такой — сам видишь… Я его, разумеется, в домике у себя держу, но сейчас он, наверно, за мной увязался, когда я выскочила… Ты ведь не против…

— Конечно, нет… Я люблю животных… — Алексей с облегчением двинулся к соскочившему навстречу Ромео и, как многие делают при виде неопасной собаки, безотчетно протянул ему правую руку. — Ну, здравствуй… те…

Тяжелая шерстистая лапа немедленно плюхнулась в ответ ему на ладонь, и состоялось крепкое мужское рукопожатие. Совсем успокоенный и повеселевший, он выпрямился:

— Аля, у меня там что-то с телефоном, а я хотел другу позвонить… Ты не посмотришь?

В ее ловких и цепких пальчиках аппарат оказал полное повиновение и, когда Андрюхин номер был благополучно набран, расторопная помощница поднесла телефон к уху своего патрона — но там уныло тянулись длинные безответные гудки…

— Он просто не отвечает, а с телефоном все в порядке… Перезвонит, я думаю… — Аля, как всегда, открыто и ясно улыбалась. — Пойду кофейку заварю, а ты, может, пока душ примешь?

Алексей кивнул, послушный и благодарный. Они перешли на «ты»? Ну и пусть. Должна же быть у человека хоть одна родная душа…

Когда проснулся — голова болела так, что вынести это, казалось, не хватит сил. Но, сумев, наконец, разодрать веки — тяжелые, будто на них уже положили старинные медные пятаки, — он в одну секунду позабыл про физическое страдание, потому что увидел абсолютную, ни единым слабым проблеском не нарушаемую темноту. Его подбросило, сердце колотилось, подступала нешуточная тошнота… Вот теперь — точно ослеп! Это было воплощением главного, отчаянно подавляемого, всю жизнь преследовавшего страха — и недоумения: почему самое ценное, что есть у человека в жизни — защитительная способность видеть Божий мир и осознавать себя с ним единым целым — заключено в таком нежном, мягком, уязвимом — и невосстановимом! — органе, как человеческий глаз?! Изо всех сил он пялился в плотную равнодушную тьму — нет, ничего… А ведь сейчас день, день! Они же только что позавтракали с Алей: выпили кофе с какими-то тощими бутербродами, и он совсем уверенно, собственническим жестом взял ее за руку, вытянул из-за стола, увел в постель и… И, заснул, наверное, после всего на пару часиков… А во сне и случилось… Случилось… Что?! Но тут его бедную голову пронзила спасительная мысль о настольной лампе на тумбочке — отчаянно, как на вражеский дот, рванулся, выставив беспомощные руки, едва не повалил, подхватил за бронзовую ногу, утвердил, нащупал выключатель… Жгучий, как лимонный сок, ядовито-желтый свет брызнул во все стороны. Спасен!!! Ложная тревога… Притормозило зашедшееся в отчаянье сердце — зато сразу пришпорила виски отступившая было боль…