Песах Амнуэль - Искатель, 2019 № 03

— Вопрос недостаточно конкретен.

— Уточню. Вот я, например. Мне представляется, что противоречие непреодолимо. Я не понимаю, как совместить два утверждения. С одной стороны, доказано, что преступление совершил Долгов, и никто другой. С другой стороны, доказано, что Долгов совершить это преступление не мог ни при каких обстоятельствах. Так?

— Так, — согласился Айзек.

— Тем не менее вы утверждаете, что я мог бы разрешить это противоречие с помощью неких алгоритмов?

— Я этого не утверждал.

— То есть как? Вы только что сказали…

Адвокат сделал паузу, полагая, что уж свой ответ Айзек помнить должен и незачем ему подсказывать.

— Я сказал, что вопрос был задан недостаточно конкретно.

— Хорошо, спрошу иначе. Эти алгоритмы… Они описаны в научных работах? С ними можно ознакомиться?

— Да, описаны. Да, с ними можно ознакомиться.

— Значит, я тоже могу с этой проблемой справиться?

— Я этого не утверждал.

— Но из ваших слов логически следует…

— Из моих слов это логически не следует.

— Но… Хорошо. Приведите, пожалуйста, список этих приемов…

— Протестую! — воскликнул прокурор. — Адвокат пытается превратить судебное заседание в научный диспут или семинар! Он просто тянет время.

— Я всего лишь задаю вопросы! — возмутился Ковельски. — Когда вы задавали свои вопросы, никто вам не мешал!

— Протест принят! — Судья стукнул по столу молоточком. — Адвокат, пожалуйста, задавайте конкретные вопросы по делу.

— Я и задаю по делу… — пробормотал адвокат. Он понимал, что зацепился за некую непонятную пока для него суть, которая может обернуться в пользу Долгова. Как он сказал бы: «нутром чую». Чуял, да, уверен был, что интуиция его не подводит, но не имел ни малейшего представления, как задать вопрос, чтобы Айзек дал на него не просто конкретный ответ, но ответ, необходимый защите. Приемы, о которых сказал Айзек… Приемы… Что-то здесь важно. Что?

— Вернусь к предыдущему вопросу. — Похоже, он там сплоховал. Должен был спросить о другом. — Вы воспользовались приемами разрешения противоречий, верно?

— Да.

— Я могу воспользоваться этими приемами?

Если он ответит «нет»…

— Да.

— И могу разрешить это противоречие?

— Нет.

Адвокат растерялся. Он умел проводить перекрестные допросы. Он не раз загонял свидетелей в ловушку, в том числе смысловую или логическую. Выигрывал процессы — не так часто, как хотелось бы, но достаточно часто, чтобы приобрести репутацию крепкого защитника, умеющего находить лазейки даже в крайне невыгодных для защиты обстоятельствах. Но когда искусственное существо, которое может и обязано рассуждать только логически, только по заданным алгоритмам, существо, способное говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, когда такое существо несет явную чушь…

Адвокат досчитал до десяти, понял, что терпение судьи на исходе, и спросил:

— Правильно ли я понял?

— Не знаю, — немедленно отозвался Айзек.

— Я еще не сформулировал вопрос… Правильно ли я понял, что приемами, о которых шла речь, воспользоваться я могу, а разрешить с их помощью противоречие — нет?

— Правильно, — согласился Айзек.

— Где логика? Где… Ваша честь, — обратился адвокат к судье, — вы же видите, что Айзек противоречит самому себе на каждом шагу. Что-то с ним не в порядке.

— Ваша честь! — поднялся Энди. Он был возмущен. Он долго слушал глупые пререкания. Ни прокурор, ни адвокат не имели представления о том, как мыслит Айзек, как обрабатывает вопросы и как формулирует ответы. Два надутых индюка, два профессионала, которые, сцепившись, сумеют поставить друг друга в неловкое положение, но против Айзека шансов у них нет. — Ваша честь! Можно мне сказать?

— Протестую! — воскликнул прокурор. Адвокат тоже хотел подать протест — что еще за выходка со стороны программиста? — но поддерживать прокурора не собирался.

По правилам судья должен обвинить Витгенштейна в неуважении к суду. Принять протест и приказать, чтобы заносчивого программиста вывели из зала. В любом другом заседании… любом другом процессе… Но в любом другом процессе не было бы программиста, не было бы компьютера, отвечающего на вопросы, не было бы и быть не могло нелепой ситуации, когда эксперт* предлагает два несовместимых вывода и при этом утверждает, что несовместимое совместимо.

— Ваша честь, — Энди воспользовался замешательством судьи и говорил быстро, понимая, что прервать его могут в любую секунду, — позвольте мне задавать вопросы Айзеку! Ваша честь, ни прокурор, ни адвокат не задали пока ни одного правильного вопроса! Ваша честь, они только все запутывают! Ваша честь…

— Перерыв! — объявил судья. — Десять минут. Вы! — он не смотрел на Энди, но обращался к нему. — Пройдите ко мне в кабинет.

Поднявшись, судья обернулся к прокурору и сказал:

— Будет ли принят протест, я объявлю после перерыва.

— Я поступил глупо. — Судья стоял у окна, смотрел на площадь перед Дворцом правосудия, где у фонтана, изображавшего трех рыкающих львов, играли дети и молодые мамы с колясками сидели в тени раскидистых лип. Судье было трудно выговорить эти слова в присутствии сопляка, ничего не понимавшего в юридической науке и в ситуации, куда судья загнал себя по собственной воле.

Энди стоял, не зная, какую принять позу — навытяжку не хотелось, хотя, наверно, надо было. Расслабившись — неприлично. Энди переминался с ноги на ногу, не решался прервать речь судьи, и без того прерывистую: Бейкер произносил короткую фразу, замолкал, погружался в раздумья, потом изрекал очередную краткую сентенцию и опять замолкал.

— Не нужно было соглашаться.

Судья говорил, глядя на улицу, Энди не видел его лица, и ему это почему-то мешало.

— Ваша честь…

— Да я вас слушаю, молодой человек, для того мы сюда и пришли. Я вас слушаю, а вы молчите.

— Ваша честь…

Судья обернулся, и Энди увидел, какое у Бейкера старое лицо. Морщинистое, как печеное яблоко. Глаза запали. Ему же лет восемьдесят, если не больше… Не может быть. В зале суда Бейкер выглядел молодо, морщин Энди не замечал, да и раньше, когда здесь, в кабинете, он объяснял судье принципы работы искусственного интеллекта, Бейкер казался ему моложе. Может лицо человека так измениться за одну ночь?

— Ваша честь… — Слова застревали у Энди в горле (или в голове?), и ему приходилось делать над собой усилие, чтобы отклеивать цеплявшиеся за что-то внутри слова и выдавливать наружу. Еще вчера у него не было такого ощущения, он даже бравировал своим положением — он, Энди Витгенштейн, помогал правосудию, к его словам прислушивались…

— Ваша честь, — в четвертый раз повторил Энди и, наконец, продолжил: — Прокурор добивался одной цели, адвокат — противоположной. И потому они задавали неправильные вопросы. Не нужно… Нельзя давить на Айзека, доказывать ему. Это… э-э… глупо.