Ольга Баскова - Сокровище падишаха

— Горячева? — Нина покраснела. Да, она старалась как можно реже попадаться ему на глаза, потому что этот поклонник матери задел и ее бедное сердечко.

— Нравится он мне, — призналась она как-то сестре. — Но мать не позволит с ним встречаться. Понимаешь, она как собственница. Что ее, то ее — и никому больше не достанется. Разве, как говорят, с воза упадет…

Соня этого не понимала. Возле Нонны, по ее мнению, и так крутилось много поклонников, могла бы и дочь неплохо пристроить, пусть приемную. Нинке глубоко за сорок, а мужика нормального нет и не было. Да и будет ли при такой любвеобильной мамаше? Однако еще до смерти Поляковой сестра, пунцовая от счастья, призналась ей однажды:

— Представляешь, Володя сказал, что всегда любил только меня. Он из-за меня ходил к матери, — она хлопнула в ладоши и обняла Соню. — Даже не верится.

— А мне не верится, что он не врет, — буркнула сестра. — Сразу влюбился — сразу и признавайся в чувствах, а не крути, не ходи на задних лапах перед другой, — она вздохнула: — Мой совет тебе, сестрица. Учти, даю бесплатно и денег на выпивку моему козлу не прошу. Гони ты этого Владимира в шею. И чем скорее, тем лучше.

— И что же, она послушала вас? — спросил Виктор. Чем больше он узнавал о Нине, тем больше ему становилось ее жаль. Да, с одной стороны, ей повезло. Так казалось на первый взгляд. Богатая стареющая дама удочерила девушку, однако Нина так и не стала дочерью, по сути, так и оставалась прислугой. Нонна Борисовна далеко не бедствовала, но так и не удосужилась нанять приходящую домработницу. Всю работу продолжала выполнять Нина. Она готовила обеды, накрывала столы для гостей, стирала, скребла, мыла и при этом боялась заикнуться о том, что тоже женщина и имеет право на личную жизнь.

— Как же, послушала! — усмехнулась Соня. — Она ограничила общение со мной, потому что я заводила разговор о Владимире, а сестра не хотела его обсуждать. Так что больше я ничего не знаю, извините.

Сарчук и так уже понял, что без поездки в Запорожье им не обойтись. Нужно было бежать за билетами.

— Можно от вас позвонить? — спросил он, заранее зная ответ, и поднял трубку старого разбитого аппарата. Наверное, Шаповалов, возвращаясь пьяным с работы и устраивая разборки, частенько ударял им о стену.

— Звоните, — пожала плечами Соня. — И денег не возьму.

Владимир Горячев сидел в своем просторном кабинете во Дворце спорта и в который раз вертел в руках кубки, стоявшие на его столе. Он всегда делал так в минуты крайнего волнения. Вся продуманная до мелочей операция летела к черту, телефон на том конце провода молчал, а ведь он почти все уладил. Господи, ну почему никто не отвечает? Крутанув еще раз диск — так, на всякий случай, — Владимир бросил трубку на рычаг и погрузился в невеселые думы. Вся история этого необычного знакомства встала перед глазами. В дом Нонны Борисовны его пригласил московский приятель-пианист. Горячев сначала отказывался — к музыке он не имел никакого отношения, а судя по рассказам, у Поляковой бывали только музыканты. Однако друг уговорил его.

— Сиди и притворяйся, что в восторге от хозяйки, даже если старушка не вызовет у тебя ничего, кроме смеха. Знаешь, на старости лет она полюбила хвальбу больше всего на свете. Кстати, ты когда-нибудь слышал ее живьем?

Горячев покачал головой. Теперь он жалел, что не пошел на концерт Нонны Борисовны, когда однажды ей вздумалось посетить Запорожье. Что теперь он скажет, если она спросит, видел ли гость ее на сцене в родном городе?

— Это ничего страшного, если ты ее не слышал, — ободрил его приятель. — Могу тебе расписать, что нас ждет в ее хоромах. Сначала старушенция сыграет на пианино и споет, потом мы сядем за стол, который соорудит ее приемная дочь.

— У нее есть дочь? — рассеянно спросил Владимир, думая о другом. Друг кивнул:

— Да, Ниночка. Весьма любопытная особа. Типичный выходец из глубинки, хотя Нонна давно удочерила ее и дала образование. Нина трудится инженером в каком-то институте, однако деревня из нее до конца не вышла. Знаешь, как говорят: девушка из деревни выйдет, но деревня из девушки… Впрочем, сам увидишь. На ней самое нарядное платье сидит как на козе седло. Наверное, поэтому бедняжка никак не может найти суженого-ряженого. В доме ее матери бывает в основном богема, которой такие девушки неинтересны.

— А я не буду смотреться как инородное тело? — поинтересовался Владимир. Приятель расхохотался:

— Ну что ты! Во-первых, ты не тракторист, а директор Дворца спорта, пусть и в Запорожье, во-вторых, ты относительно молод и довольно красив. Старушка таких любит.

Горячев махнул рукой и решил пойти в гости. Возможно, жизнь предоставляла ему единственный случай побывать в квартире известной певицы, ученицы Станиславского и учителя тех эстрадных артистов, которых он уважал.

— Ладно, уговорил.

Так директор Дворца спорта оказался в Левшинском переулке, восемь. Его поразила огромная квартира с высокими потолками. Там, в Запорожье, он жил в обычной хрущевке-распашонке и такие хоромы видел только в зарубежных фильмах. Значит, есть счастливчики и в СССР! Нонна Борисовна встретила гостей с распростертыми объятиями. Горячев отметил про себя, что для своих семидесяти она еще неплохо выглядит: выкрашенные в черный цвет густые волосы, модная стрижка, наверняка сделанная лучшим парикмахером Москвы, дорогое платье, которое купишь разве что в «Березке», и — что его особенно поразило — множество драгоценностей в ушах и на пальцах. Переливаясь в свете огромной люстры, камни играли всеми цветами радуги. Горячев был так ослеплен — и в прямом, и в переносном смысле — богатством, что не сразу обратил внимание на серенькую пожилую женщину с круглым невыразительным лицом, довольно полную для своих лет, которая скромно сидела в углу.

— Это моя Ниночка, — представила ее Нонна. — Дорогая, пора накрывать на стол. Пока ты будешь это делать, мы с гостями немного помузицируем.

Нина незаметно исчезла на кухне. Полякова села за старинный рояль, сильными руками взяла несколько аккордов.

— Ну что, друзья мои? Русская народная. «Вдоль по Питерской».

Женщина заиграла и запела. Голос у нее был звучным, мощным, и Владимир погрузился в мелодию, поморщившись, когда вступили ее ученики. По его мнению, они все портили. Он бы предпочел слушать ее одну, наслаждаться переливами необычного голоса, однако ватага, пришедшая в гости, тоже хотела петь. Когда они закончили, Горячев продолжал сидеть с закрытыми глазами, пребывая в блаженном состоянии. Он очнулся, когда хозяйка взяла его за руку: