Марина Болдова - Рубины для пяти сестер

— Это от слабости. Ножки немного отогрелись? Пойдем потихонечку. Ну же, Таня, давай, я не смогу тебя нести на руках, у меня не хватит на это сил! — воскликнула она в отчаянии, поддерживая девочку.

Таня, делая шаг за шагом, дошла до бабушкиной кровати.

— Тетя Настя, а как же бабушка?

— Не волнуйся. Я позже вернусь, только тебя к нам отведу. Где ключи от квартиры? У тебя была незаперта дверь.

— Да? Я не помню, запирала или нет. — Таня засунула руку в карман пальто и вынула ключи. — Вот они.

— Давай. А карточки?

— Я их потеряла. Или украли. Еще два дня назад, кажется. Не помню.

— Что же ты сразу к нам не пришла?! — Настя крепче обняла девочку за плечи.

Дорога до соседнего дома заняла около получаса. Таня, совсем ослабевшая от голода и неподвижности, то и дело останавливалась передохнуть. Наконец они добрались до Настиной квартиры.

— Господи, Настя, да что же это такое! — Варвара бестолково засуетилась вокруг них.

— Варя, не мельтеши. Вода теплая есть? Давай наливай в таз, нужно согреть ей ноги.

Настя достала из-под полы шубы хлеб, налила в тарелку горячей воды и, отломив от горбушки большую часть, сделала тюрю. Маленькой ложкой, осторожно разжимая Танины губы, она вливала кушанье в рот. После нескольких ложек девочку стало клонить в сон.

— Варя, мне нужно вернуться в Танину квартиру. Там осталась бабушка.

— Живая?

— Нет. Ночью умерла. Ты уложи Таню в мою кровать, только не давай ей спать больше двух часов. Разбуди и еще покорми немного.

Настя, плотнее закутавшись в пуховый платок, поплелась к Рябининым.

Завернув тело бабушки в одеяло, она, собрав последние силы, привязала поклажу к детским салазкам, которые нашла в коридоре. «Одной мне не справиться», — вздохнула Настя и постучала в соседнюю квартиру. Ей открыла молодая девушка в военной форме. Вдвоем они спустили санки на улицу. До Охтинского кладбища, куда отвозили умерших от голода ленинградцев, она добралась лишь к вечеру.

Каждые три дня Настя ходила к знакомой актрисе и выменивала оставшиеся семейные украшения на кусок хлеба. Сегодня она отдала той изумительно красивую вещь — пасхальное яйцо работы Фаберже. Дома оставалась только заколка из рубинового гарнитура мамы. «Сколько хлеба я получу за нее? Сто граммов, не больше… Нас это не спасет, а заколку потеряю! Война когда-нибудь закончится, что я скажу Наташе и Леночке? Нет, это не выход. Поеду завтра с соседями в поля за мерзлой картошкой…» — решила Настя, возвращаясь домой по заснеженному темному городу.

— Варя, мы пришли! — крикнула Настя в глубину квартиры, стаскивая с головы пуховый платок, запорошенный снегом. Таня непослушными пальцами пыталась расстегнуть ватник.

Сегодня им повезло. За городом, на бывших колхозных полях, удалось наковырять из снега немного мерзлого картофеля. Клубни скорее напоминали горох, но суп из них будет райским кушаньем. Можно будет подкормить ослабевшую Варвару. Там же, на краю поля, Таня нашла куст шиповника с несколькими уцелевшими на ветках ягодами. С этим богатством, усталые, но довольные, они возвратились домой. Настя радовалась и еще одной удаче. Ей удалось договориться, что Таню отправят в эвакуацию с группой сирот-школьников. Оставалось продержаться несколько дней, и она будет спокойна хотя бы за нее.

Из комнат не доносилось ни звука. Они тревожно переглянулись. Уже несколько дней Варвара сильно болела — холод и скудный паек сделали свое дело.

Настя первой вошла в комнату. Варвара лежала на спине, а из-под шубы, служившей ей одеялом, свешивалась безжизненная рука.

— Мы опоздали, да, тетя Настя? — Таня остановилась у нее за спиной и всхлипнула.

— Да, Танюша. Нет больше Вареньки. Пойди на кухню, я тут все приготовлю. Завтра проводим нашу Варвару в последний путь.

— Таня, в среду ты должна уехать. — Настя решила не откладывать разговора с девочкой. Сегодня ей сообщили, что та в списках на эвакуацию в первой партии. То есть через день.

— Тетя Настя, я не хочу! Можно, я останусь с вами? — Таня умоляюще смотрела на единственного близкого человека.

— Нет, Танечка, пока есть возможность, уезжай! А у меня к тебе будет большая просьба.

Настя достала из комода маленькую бархатную коробочку. Открыв ее, она показала девочке заколку с рубинами.

— Какая красивая! — ахнула та.

Настя, ничего не скрывая, рассказала о себе, своих сестрах и завещании родителей.

— Но завещание пришлось сжечь при бегстве из имения в Беляевке. Кольцо и серьги — у Елены и Натальи в Куйбышеве. А эта заколка из маминого гарнитура принадлежит мне. Ты возьмешь ее с собой. И еще — вот это последнее письмо из Куйбышева от Натальи. После войны, если со мной что-нибудь случится, передай украшение Наташе или Елене.

— Нет, тетя Настя! Я вернусь в Ленинград и отдам заколку вам! Я сохраню ее!

— Хорошо, Танюша. Давай будем надеяться на лучшее. — Настя прижала к себе заплакавшую девочку. «Только бы она успела уехать до того, как…» — с горечью подумала она.

Таня, слабея с каждым шагом, упорно тянула санки с телом своей любимой учительницы. Она прошла лишь половину пути, а уже очень замерзла. Даже ватник, перехваченный крест-накрест пуховой шалью, не спасал от ледяного ветра. Вот показался берег Невы. Таня расплакалась. Слезы тут же сковали ресницы твердой коркой. Она больше не чувствовала ног, да и руки словно примерзли изнутри к варежкам. На лицо налип снег, с самого утра сыпавший с неба колкой крупой. Таня сделала еще шаг и упала. Последней, кого она успела заметить, прежде чем потеряла сознание, была женщина, тащившая точно такие же санки.

Лена, отложив книгу, вышла из спальни. С тех пор как в доме появилась домработница, она не знала, куда девать свободное время. Профессии у нее не было, идти работать простой чертежницей не разрешал муж. В тот год, когда провалила экзамены в театральное училище, она вернулась не в Ленинград, а к сестре в Куйбышев. Замуж за Андрея Астанина выскочила скорее от отчаяния и злости на саму себя.

…Она живо помнила то лето тридцать шестого года. На следующий день после разговора с Андреем в парке она собралась и уехала в Москву. Остановить ее могло бы лишь стихийное бедствие, прерви оно сообщение между городами. И даже в этом случае она придумала бы предлог, чтобы сбежать из Куйбышева. Ее гнал стыд. Впервые в жизни она не могла заставить себя посмотреть в глаза другому человеку. И не нашла ничего лучшего, чем уехать, не прощаясь. Кому и что пыталась доказать? Целый месяц добросовестно готовилась к экзаменам, заразившись всеобщим энтузиазмом абитуриентов, мечтавших стать знаменитыми артистами. Остыв после позорного провала в первом же туре, она решила все-таки объясниться с Андреем и купила билет до Куйбышева.