Дамир Берхеев - В поиске индиго [СИ]

«К ним после выключения света заходит незнакомец. Ни уж-то им было не страшно?» . Теперь детектив понимал, что это был во все не незнакомец, а их школьный врач.

«Только он имел информацию об их группе крови и резус-факторе… „Книга мертвых“ — я никогда ее не видел, но книга в красном переплете, которую он читал у себя на работе…»

Вернувшись из мира воспоминаний в реальный, Фитцжеральд произнес:

— Этот сукин сын еще делал вид, что помогает нам… Надо ехать.

— А с ним, что будем делать? — спросил у уходящего детектива полицейский.

— Он не причем… Нам нужен грустный человек.

Молнии, ветвясь и пылая, сверкали все ярче, и дождь сильным потоком хлынул на пыльную землю. Красный «Jaguar» мчался по окраине Нью-Йорка, омываемый этим ливнем и под синеватое освещение молний. Вид творящейся картины за окном пробирал холодом пассажиров английской иномарки. Пока Митч по рации, установленной в машине, выяснял адрес места проживания и марку автомобиля, зарегистрированного на подозреваемого доктора, Алекс размышлял об иронии погоды: «Сильным ливнем начиналось расследование — непрекращающимся дождем все и завершится».

— Значит так, — начал полицейский, положив рацию на кремовую панель. — На него зарегистрирован черный «BMW 320i».

После сказанного факта Фитцжеральд будто снова попал под машину у дома Невё.

— Второе, — продолжал Томсон. — Он был психиатром в Ломпаке, хотя до этого трудился над телами звезд и считался довольно известным пластическим хирургом. Но попав всей семьей в аварию, после которой у него погибла супруга, он прекратил свою деятельность и устроился в психбольницу совсем по другой специальности.

— Где он живет?

— Туда и едем, — сосредоточившись на вождении, ответил Митч. — Особняк за психиатрической лечебницей Ломпак.

Доктор Лэнгдон был выдающимся специалистом-хирургом. Под его нож ложились знаменитые актеры, депутаты, спортсмены, не говоря уже об обгоревших пожарных, раненых полицейских, попавших в аварии и прочих пациентов, подсчет которых никто не вел. У худощавого доктора с серыми глазами и высоким ростом был своего рода дар, он буквально вытаскивал людей с того света, даже в те моменты, когда надежды не оставалось. Оперировал часами людей уже видевших яркий свет в конце темного тоннеля, но благодаря ответственному отношению и многолетней практике, он возвращал их. Кто-то благодарил его за счастье увидеть снова этот мир, а не разлагаться в сырой земле, кто-то, попавших в пожар со всей семьей, с ненавистью спрашивал: «Почему Вы спасли меня, а не мою жену?!» А кто-то просто молча пожимал руку в знак благодарности, но в их в глазах читалось безразличие — к живому миру они принадлежат или к иному. Именно в такие моменты Лэнгдон задумывался, что лучше: умереть сразу либо прожить в инвалидном кресле остаток уделенного тем светом времени, изредка радуясь повседневному счастью, вроде голубого неба над головой, свежего ветра или любимых телепередач.

А Вы умеете жить?

Доктор Лэнгдон делил свою жизнь на два периода: когда он умел это делать, и когда его заставили существовать.

Возвращаясь с ночных дежурств измотанным (все-таки сорокапятилетний возраст давал о себе знать) он не спешил обессиленным физически падать на кровать. Напоследок нужно было измотать себя и морально. Наливая стакан с медовым виски и, обязательно добавляя два кристалла льда, он брался за фотоальбом в твердом коричневом переплете с надписью на обложке: «Моя жизнь в картинках». Ни в кадрах, ни в слайдах, а именно в картинках. Что-то детское и несерьезное в надписи привлекло его при покупке, а не грубый переплет или большая форма фотоальбома. С фотографии его родителей начиналось его путешествие по картинам жизни. Отец и мать — врачи. Во время Второй мировой войны они еще жили в Англии и усердно помогали в тылу, хотя в моменты воздушных бомбардировок стиралось четкое понятие тыла и фронта. И как-то так получилось, что после капитуляции стран фашистских захватчиков семья Лэнгдонов переехала в Нью-Йорк, но все-таки первое фото было сделано в Англии: супруг в строгом костюме цвета кубинской сигары и миссис Лэнгдон в лазурном платье стояли рядом без каких-либо объятий или иных признаков любовных отношений. Фотография пожелтела и по краям была чуть оборванной — года брали свое. Затем кадр старого Нью-Йорка, новорожденный младенец — сын Лэнгдона, которого назвали Альфредом. Никто в семье не сомневался, какую профессию выберет мальчик, правда до этого было еще времени с запасом. Вот его детские фотографии, как он с отцом ловит рыбу в водах Гудзона, фото его класса, его выпускной, его поступление в Колумбийский университет на медицинский факультет. Все кадры в черно-белых тонах, но вызывали только красочные чувства счастья. У него было прекрасное детство с любящими родителями и умными друзьями. Затем он встретил ее… Девушка с пышной золотой прической выбирала литературу, только вышедшую и сразу же попавшую в список запрещенных во многих странах, кроме Соединенных Штатов, конечно.

— Вот, у меня Солженицын, — протягивала она библиотекарю громоздкий учебник, который, как казалось, болтался под тяжестью в ее кисти.

Позади стоящий студент не мог не оценить выбора девушки:

— Будь Вы в Советском Союзе, Вас бы уже сослали в Сибирь.

— Я обожаю подобную литературу, — с улыбкой ослепительной улыбкой добавила девушка. — И будь я там, так же читала бы Александра Солженицына и хранила бы звездно полосатый флаг в шкафу в знак тайного протеста.

— А Вы забавная, — пристально вглядываясь в ее карие глаза, подметил Альфред. — Могу поспорить, Вы учитесь на факультете журналистики и филологии.

— Откуда Вы знаете? — удивилась точности догадок девушка.

— Иногда книга в руке девушки может сказать больше, чем недельное свидание.

Так все и началось у Эйприл и Альфреда. Они проводили вместе свободное время и чреда фотографий, говорила об этом. Причем эволюция жизненных картин заметно отображалась в позах, в объятиях, в поцелуях. Постепенно юношеские фотографии сменились на свадебные.

К первой фотографии доктор успевал осушить ровно один стакан с виски. С последней каплей в стакане из глаз скатывалась первая слеза. После этого по стандартному сценарию, доктор вставал и, наливая себе еще стакан огненного напитка, садился за продолжение просмотра своей жизни. Цветные фотографии медового месяца на Гавайских островах, неописуемый океан с белоснежной яхтой, красавица жена в ярко-оранжевом купальнике и один из самых счастливых месяцев в жизни влюбленной пары Лэнгдонов, наполненный любовью и теплом. Переворачивая очередной лист альбома, в глаза бросалась фотография ребенка, и этот персонаж стал третьим основным до конца фотоальбома.