Дамир Берхеев - В поиске индиго [СИ]

На последнем листе альбома была вложена газетная статья. Аккуратно доставая из кармашка, он развернул ее.

«… Августовским утром стояла пасмурная погода. Семейная пара, вместе с пятнадцатилетним сыном ехала отдыхать за город, не превышая скорости и соблюдая все правила дорожного движения. Из-за отсутствия на месте резкого поворота соответствующего знака, автомобиль марки „Ford Mondeo“ с тремя пассажирами вылетел в кювет. Сделав, порядка, пяти оборотов, с каждым разом ударяясь о землю, машина оказалась крышей вниз. Мистер Лэнгдон, водитель данного транспорта, превозмогая боль и бессознательное состояние, вытащил из горящего „Ford“ сына и супругу. Однако пятнадцатилетний мальчик на данный момент находится в тяжелом состоянии, и впал, по последним сведениям, в кому, а супруга скончалась до приезда скорой помощи из-за полученных травм. После случившегося инцидента власти Нью-Йорка приняли решение проверки, обновления и замены старых знаков дорожного движения. Как жаль, что на активность властей можно повлиять только смертью простых граждан города…»

Ничего лишнего, ни намека на весь происходивший в тот день ужаса. Как он с осколками в бедрах, на плече и на лице, оттирая одной рукой кровь, слепящую ему глаза и стекающую со лба, а другой обхватывал обмякшее тело сына, а затем и супруги, вытаскивал их с палящего автомобиля. Никто не узнает последних слов жены доктора: «Не оставляй сына…» Никто не услышит его зверского крика о помощи, никто не узнает о его боли и о чувствах, по сей день пожирающих Лэнгдона изнутри. За те две минуты случилось три смерти: один умер душой, второй умер телом, а третья умерла и тем и другим.

Так же аккуратно, складывая газетную статью, доктор положил ее обратно в кармашек фотоальбома.

Его загородный дом состоял из двух этажей и находился неподалеку от озера. Помимо бесчисленных книг в библиотеке Лэнгдона дом был вывешен копиями картин всех шедевров человеческой живописи: Леонардо да Винчи «Мона Лиза», Рафаэль Санти «Мадонна Солли», «Положение во гроб», Рембрандт Харменс ван Рейн «Самсон и Далила», «Блудный сын в таверне», Ренуар «Зонтики», «Девушка за фортепьяно» и многими другими копиями шедевров были вывешены стены огромного дома… На данный момент одинокого огромного дома. Застоялая пыль на книгах, на полках, на мебели. Лэнгдон порядка двух лет после смерти супруги ни разу не поднимался наверх и был без понятия, что там творилось. Кухня, душ, объединенный с туалетом, и гостиная с изумрудным диванов — три комнаты, которые посещал хозяин дома. Заканчивая с выпивкой и с воспоминаниями, он садился за ужин. Ни горничной, ни поваров, ни домашних животных, ни единой живой души. В мертвой тишине, окончив трапезу, он одевал белый халат и спускался в подвал.

Спуск был глубоким, и с каждой пройденной ступенью становилось все холодней. На черной почве стен ничего не росло, а тусклые фонари были расположены так далеко друг от друга, что порой доктор шел в кромешной тьме, полагаясь лишь на свою память. Узкий проход оканчивался железной дверь с кодовым замком и заржавелой скважиной для ключа. Отворив ее, гробовое молчание начинали заполнять умирающие стоны…

Железный бункер, когда-то служивший лабораторией для врачебных экспериментов, вроде изучения сывороток на животных, расчленение трупов земноводных, влияние температуры и влажности на сохранность органов и живой матери, замена жизненно-важных частей тела на электронные имплантаты… все это проводилось именно здесь.

Но теперь железное помещение было местом совершения мистического ритуала по поиску ребенка индиго. Перво-наперво по заходу в бункер бросались в глаза клетки, расположенные вдоль стен. На голом железном полу мирно спали дети. Их чуткий сон мог в любой момент превратиться в адскую реальность, но пока они спали безмятежно, крепко, сладко.

Доктор открыл тумбочку, расположенную около двери, и вытащил оттуда прозрачный пакет со шприцами. Поочередно отворяя каждую клетку, Лэнгдон проверял вначале пульс у ребенка, а затем, убедившись в положительном состоянии, вкалывал в почерневшую от уколов руку очередную порцию снотворного. И так каждые два дня, именно столько действовало усыпляющее средство. Окончив процедуру, он приступал к главному процессу.

В центре бункера были вбиты восемь деревянных крестов величиной с человека. Они располагались в ровном круге, в центре которого стояла белая статуэтка маленькой девочки с черными глазами. На этих крестах, крича и постанывая от боли, были распяты дети в ровной последовательности по часовой стрелке — резус-фактор положительный первая группа крови, резус фактор отрицательный первая группа крови, резус-фактор положительный вторая группа… И так далее. Прибитые в области колен, запястий, лодыжек и горла. Единственное, чем могли пошевелить мученики, тонкие детские пальчики. Вместо звонкого смеха и любознательных вопросов, из их пробитого гвоздями горла вырывались тихие стоны и кровавые хрипы. Алая жизнь не спеша стекала из хрупких тел, сопровождаемая нечеловеческими мучениями. Свет в их глазах тускнел, осушаемый пролитыми слезами. Но они ничего не могли противопоставить действительности. Быть может умирающий старик или повидавший многое взрослый человек в подобной ситуации мог бы себя успокоить знанием религии — якобы мученики после смерти всегда попадают в рай, или смерть, что грозит каждому, и все мы там будем.

Однако в детских умах, привыкших к оранжевому солнцу, зеленой траве, голубому небу и всему-всему яркому, воцарился бешеный страх и нечеловеческая физическая боль. Тусклый фонарь освещением не дотягивал и до клеток вдоль стен, однако умирающие видели друг друга. Багровая жидкость стекал на спиралеобразную поверхность пола и по специальным, выгравированным знакам двигалась к статуэтке девочки индиго.

Даже находясь на противоположной стороне планеты, она ощущала боль восьмерых мучеников и знала, где это происходит. Но в тоже время знала, что попав в руки злодея, живой от него не уйти. Стоило сомкнуть Розе глаза, как восемь умирающих детей становились распятыми в круг и умоляли избавить их от мучений.

Доктор в белом халате и в резиновых перчатках проводил осмотр конструкции.

«Заменить», — подумал про себя Лэнгдон, увидев безжизненно повисшее на кресте тело девочки. Он вытащил ее вместе с крестом и аккуратно положил у стены. Затем засунул в освободившееся отверстие новый крест и подошел к клеткам.

«Третья положительная группа»…

— Пойдем, Бутч, — обратился он к спящему мальчику. Его побелевшая кожа говорила о скверном состоянии организма, но все же она была нежная и теплая. Подняв его на руки, он подошел к свежему кресту, еще отдающему смолой и древесиной, ни впитавшему кровь и слезы. Привязав мальчика за шею, запястье, лодыжки, доктор решил вытащить крест, дабы облегчить процесс забивания гвоздей.