Георгий Ланской - Синий лед

Антон выпил, замотал головой, отказываясь от подвинутой Ликой тарелочки с нарезанной колбасой, зло выпалил:

— Он цацки в ломбард отнес. Те, из салона.

Вова понуро опустил голову. Лика похолодела.

Добычу из сейфов Коростылева они даже не делили между собой, упаковали в мешок и спрятали в гараже, где Сергей держал машину. Гараж был арендован у совершенно постороннего мужика, так что связать его с Сергеем было весьма проблематично. Но перед тем, как спрятать украшения и монеты, Лика тщательно все просмотрела, а позже, когда полицейские заставили ее сделать опись похищенного, ловила себя на мысли, что чего-то в мешке с драгоценностями не хватает. Естественно, во время ограбления никто не смотрел друг другу под руки, и что-то рассовали по карманам. Лика подозревала такой исход, но думала, что у подельников хватит мозгов не светить похищенное в скупках и ломбардах.

— Вы что, дебилы? — ахнула она. — Это же антикварные украшения, а не фигня с турецкого рынка! Их же сразу заметят!

— Чего это — вы? — возмутился Антон. — Лично я ничего никуда не относил.

— Вова! — гаркнул Сергей, присовокупив несколько матерных слов, — ты…. о чем… думал, полудурок?

— Да кто ж знал то? — всхлипнул Вова. — Все как-то само собой получилось. Денег не осталось, а тут эта бранзулетка в кармане бултыхается. Ну, я ее и скинул. Раньше-то никогда осечек не было, чего бы не приносил…

Лика схватилась за сердце.

— А сейчас? — произнесла она немеющими губами. Вова пробурчал что-то нечленораздельное, а Антон, опрокинув в рот очередную стопку, ехидно вставил:

— Менты к нему приходили.

Сергей поперхнулся, а Лика, почуяв, как ноги моментально стали ватными, безвольно сползла на стул. Господи! Надо же было связаться с этими идиотами!

— И что? — незнакомым, чужим голосом спросил Сергей.

— Да ничего, — отмахнулся Володя. — Дома только мамка была, а она уже две недели не просыхает. Так что ничего они от нее не добились. Я ментовскую машину у дома увидел и заходить не стал. Сосед потом рассказал, что по мою душу были, выспрашивал, где я, когда домой вернусь, но он-то калач тертый, ничего им не сказал. Вот!

Вова откинулся назад, навалился на стенку и даже слабо улыбнулся, демонстрируя молодецкую удаль.

— Ты чего радуешься, кретин? — спросил Сергей ласковым голосом. — Это ты сейчас от ментов ушел, да и то случайно, потому что твой калач не сдал где ты тусишь. А завтра что делать будешь? Куда пойдешь?

— Ну…

Вова смутился, почесал лысую макушку и неуверенно произнес:

— Уеду куда-нибудь. Страна большая. Вернусь, когда все утихнет через месяц-другой.

Антон вздохнул и закатил глаза.

— Идиот, — произнес он с жалостливым сожалением. — Ты хоть понимаешь, что сейчас менты все раскопают, телефоны на прослушку поставят… или как там это называется? Раскопают все связи, а через тебя, дегенерата, на нас выйдут!

Вот теперь Вова, кажется, по-настоящему испугался. В полумраке, рассеиваемом только ночником из прихожей, было сложно разглядеть его лицо, разве что блик на лысине виднелся отчетливо, и вдруг этот самый блик истерично затрясся.

— Мужики, — жалобно пролепетал Вова, напрочь игнорируя Лику, — а что делать теперь?

— Что делать, что делать — сухари сушить! — рявкнул Антон. На него зашикали сразу с трех сторон и он добавил чуть тише: — Послал бог кореша… Когти надо рвать, пока не прихватили. Если менты Вову возьмут, он нас сразу сдаст, потому что тупой, как сибирский валенок.

— Да, — медленно протянул Сергей. — Надо сваливать.

— Пацаны, у меня ж… того… денег нет, — жалобно произнес Володька.

— Ты что? Все потратил? — воскликнул Антон.

После грабежа в сейфе Коростылева, помимо драгоценностей, была и небольшая кучка денег, которую поделили на четыре части. Этих денег могло хватить недели на две, а то и на месяц, если не сильно шиковать, и то, что Володька умудрился спустить все за несколько дней, не просто раздражало, а бесило до глубины души. В ответ на вопрос Антона тот лишь ниже опустил голову и засопел.

— Значит жрать и пить не будешь, — зло сказал Сергей. — И в сортир только по команде, придурок, блин!

Вова поднял голову и жалобно проблеял:

— Вы же меня не бросите?

— Не бросим, — буркнул Антон, и в вязкой атмосфере скандала его тон показался Лике недобрым. — На бывшую турбазу поедем за город, там перекантуемся. У меня ключи есть, дядька оставил, просил приглядеть. Места глухие, для отдыха не сезон. Там точно никто искать не будет. На вокзалы сейчас соваться не с руки, наверняка менты не совсем идиоты, быстро сообразят, что мы из города валить собрались.

— Сам-то дядька где? — спросил Сергей.

— В больнице. Надолго он там. Туберкулез у дядьки. А рыбаков сейчас нет, на озерке всю рыбу извели, один карась остался. Какой дурак за карасем в такую даль поедет? Да и дороги там не дай бог…

На кухне надолго повисла тишина. За окном еще шумел плохо засыпающий город. Откуда-то издалека, со стороны железной дороги, ухнул гудок пролетавшего поезда и невнятный гул диспетчерских голосов, перекликающихся нечеловеческим языком. В трубах гудела вода, видно какой-то полуночник принимал душ. Из вентиляции несло жареной рыбой. Лика почувствовала тошноту и вскочила, опрокинув стул. Зажимая рот рукой, она склонилась над унитазом, извергая из себя остатки ужина под этот тошнотворный рыбный запах. Ужас сжимал ее горло когтистыми лапами.

Сплюнув, Лика поднялась, и стала умываться, плеская в лицо холодной водой.

Игра не стоила свеч. Чертов бриллиант, проклятое, сверкающее великолепие в одночасье разрушил ее жизнь. Какого черта она не оставила его Коростылеву? Пусть бы давилась от зависти и несправедливости, но сейчас спокойно спала бы под блоком Сергея, не испытывая этой мерзкой дрожи в животе и коленях. И теперь она ненавидела сокровище, покоившееся, как ни пошло это звучало, в трусах Сергея, который вопреки ее мыслям, оказался не таким уж лопухом, не доверяя камень даже ей. Но — и в этом она боялась признаться даже себе — продолжая ненавидеть проклятый бриллиант, она все равно продолжала его вожделеть, и мысль продать его, пусть даже за баснословные деньги, казалась Лике кощунственной. Оставшись наедине, она словно бы слышала в голове ядовитый шепоток Толкиеновского уродца, продавшего за сокровище душу.

…Моя прелес-с-с-сть…

…Прелес-с-с-сть…

Она еще не знала, что беременна, и даже не допускала подобной мысли. Медленно, словно старуха, она выползла из ванной, равнодушно отметила, что после ее ухода в кухне царила полная тишина, и стала собирать вещи, думая о том, как быстро слетел с катушек при виде бриллианта Коростылев, как изменился Сергей, и что стало с ней самой.