Анна Акимова - Зависть кукушки [litres]

Это были только детские фотографии Володи, лет до шести. Правда, черно-белые, но отлично сделанные, выразительные, четкие.

– Это Маша фотографировала, моя дочь, – пояснила Нина Владимировна.

Володя действительно был прелестным ребенком. Забавным, умилительным. Его хотелось выхватить из черно-белой плоскости фотографии, тискать и целовать. Я с улыбкой листала альбом и, подняв глаза на Нину Владимировну, поймала на ее лице такую же растроганную улыбку. Вот тогда-то она сняла с шеи золотой медальон и показала мне прядку детских волос. И мне почудилось, что между нами протянулась тоненькая ниточка добра и взаимопонимания…

Листая второй альбом, я нечаянно выронила фотографию, лежавшую между страниц. Поднимая карточку с пола, я разглядела ее. На ней тоже был Володя, но уже взрослый, нынешний. Фотография была сделана на пляже. Веселый, смеющийся Володя в плавках правой рукой обнимал за плечи девушку в купальнике. Совсем юную, почти девочку, тоненькую, изящную. Она тоже смеялась. Она показалась мне чем-то знакомой или на кого-то похожей, и я ляпнула, разглядывая фотографию:

– Ой, а это – Володина дочка?

Нина Владимировна изменилась в лице, мне даже показалось, что она испугалась. Выхватив у меня фотографию, она сунула ее под толстую стопку журналов, лежавшую здесь же, на столике, и сухо ответила:

– Нет, это не дочка.

По ее тону я поняла, что вопросов на эту тему задавать не надо. Я и не стала. Наверное, очень молоденькая любовница, и бабка не одобряет эту связь. А я, назвав ее дочкой, наступила ей на больную мозоль. Надо следить за языком.

Я написала Володин портрет. Сама не ожидала, что получится так удачно. Мне даже жалко было отдавать готовую работу, таким славным получился у меня четырехлетний Володя. Зато я была вознаграждена довольной улыбкой на лице старухи. Она даже взяла меня за запястье и пожала в знак признательности. И я снова почувствовала, что между нами проклюнулись слабенькие пока ростки человеческих отношений.

И сейчас мне трудно было поверить, что Володина жизнь кончена, что вместе с ним погиб тот прелестный ребенок, которого я с такой радостью рисовала, и ничего нельзя поделать, и я никогда больше его не увижу. Не услышу, как он хохочет, не почувствую человеческого тепла и доброты, исходящих от него… От жалости к Володе, к себе, к бабке, к Володиному отцу, к Сереже я заплакала…

Сергей слышал сквозь сон, как плакала Груня, но не стал открывать глаз. Пусть поплачет. Когда плачешь, становится легче. Сам он не плакал с того самого дня, когда умерла бабушка Маша…

Вот и Вовка умер. Ушел туда, куда ушли его мать, бабушка Маша, Ольга… И куда его понесло, куда он ехал? Полная неизвестность, ничего он не знает про Вовку. И никогда ничего не знал… так только, в общих чертах… Странно сложилась жизнь – родной брат Вовка всегда был сам по себе. Наверное, потому, что они почти не жили вместе. Когда он переехал к отцу, Вовка почти сразу же переселился к бабке. Это было как раз в тот год, когда умерла бабушка Маша.

…В то лето они с Ольгой и бабушкой Машей почему-то долго не уезжали на дачу. Было уже очень тепло, листья на деревьях и трава уже были большими, а они все сидели в городе.

Сережа очень любил дачу. Там можно было бегать и прыгать, висеть на ветках старой березы, валяться на траве. На грядках там росла клубника, а на кустах смородина и малина, там была поляна, густо заросшая белой кашкой, его любимыми цветами. Там с утра гомонили птицы, а ночами в траве пели кузнечики. И жили они там с бабушкой Машей и Ольгой, а дед и бабушка Нина приезжали изредка, только на выходные. Словом, там была не жизнь, а праздник, и этот праздник теперь откладывался со дня на день!

Со скуки Сережа увязался за Ольгой в магазин. Выйдя во двор, они увидели детей, играющих со щенком. Щенок был маленький, беленький, очаровательный. Он тоненько тявкал и бегал вдогонку за смеющимися детьми. Сережа остановился было, с восторгом глядя на щенка, но спустившаяся с крыльца Ольга крепко взяла его за руку и повлекла за собой.

Когда они вернулись из магазина, катя тяжелую сумку на колесиках, детей во дворе не было, и щенок бегал один. Сережа кинулся к нему, взял на руки и прижал к груди. Щенок смотрел на него круглыми вишневыми глазками и вилял крошечным хвостом. Он был похож на растрепанный белый цветок, и Сережа про себя назвал его Кашкой.

– Оля, – он умоляюще посмотрел на Ольгу, – давай возьмем его домой!

– Не разрешит бабушка, – вздохнула Ольга. – Ты поиграй с ним немного и домой приходи. Я тебе молочка дам и хрящиков из супа, ты его покормишь.

И она покатила сумку к крыльцу.

Сережа тискал и гладил щенка. Он был такой хорошенький, теплый и приятно пах. Сережа тоже понравился щенку, он вилял хвостиком и лизал его в щеку.

– Эй, шелудивый! – раздалось сзади. Сережа испуганно оглянулся. Позади него стояла Лялька Сиделкина.

Эта большая девочка жила в их подъезде со своей матерью. Еще с ними жил дедушка-профессор, Сережа не знал, кем он приходился Ляльке. Лялька была самой главной во дворе. Она всеми командовала, и ее все слушались. И она была опасна, могла обидеть и побить, Сережа знал.

Впервые он столкнулся с ней еще давно, зимой. Он гулял во дворе, а она подошла и спросила:

– Эй, а твой брат в какой школе учится?

– Какой брат? – спросил он.

– Ну симпотный такой, Вовчик. Он в какой школе учится?

– Я не знаю, – признался Сережа.

– Не знаешь, где твой брат учится? Ты че, дебил? А почему он здесь не живет, с вами?

– Не знаю, – повторил Сережа.

– Не знаешь ни хрена, дебил шелудивый! – озлилась Лялька и пнула его ногой по коленке. Даже через двое теплых штанов было очень больно.

Дома он спросил у Ольги:

– Кто такой дебил шелудивый?

Ольга, занятая делами, ответила рассеянно:

– Дебил – значит дурачок. А шелудивый – это у кого болячки по телу. Только это нехорошие слова, ты их не говори…

Он вздохнул. Значит, эта злая девочка обозвала его правильно, у него болячки, и он туповат, бабушка Нина тоже так говорит.

С тех пор он старался не попадаться на глаза Ляльке. Но все-таки попался!

– Ты, шелудивый! – повторила Лялька. – Ты зачем нашего Рекса цапаешь своими лапами погаными? Заразить его хочешь?

И она вырвала у Сережи Кашку, живого, теплого, полюбленного, и унесла его в подъезд. А он остался плакать.

Весь вечер он строил планы. Он украдет Кашку! Украдет и увезет на дачу. Ведь они поедут на дачу. Придет такси, он схватит Кашку и прыгнет в машину. Оля и бабушка Маша разрешат, они добрые. Кашка будет жить с ним на даче, а потом случится что-нибудь такое, что все уладится. Например, бабушка Нина потеряет что-нибудь, а Кашка найдет и понравится бабушке, и она скажет: «Пусть собака живет с нами, она умная и полезная». Или к ним залезут воры, а Кашка их покусает…