Виктория Платова - После любви [litres]

После недолгих поисков кнопка находится в правом нижнем углу экрана (она симметрична гнезду с наушниками), и я осторожно давлю на ее хромированную плоть. Мое собственное сердце учащенно бьется, едва не выпрыгивая из груди, – что последует за «push the button»? У тачки Мерседес вырастут крылья или появится вертолетный винт? Может, она вообще взлетит в стратосферу, а потом поднимется выше и растает в межзвездном пространстве – совсем как в сказке о Затерявшемся Самолете, над которой я прорыдала половину детства…

Все оказывается проще, все оказывается совсем просто. Совсем.

«Пункт назначения» – слышу я в наушниках, вот оно что! От меня требуется указать пункт назначения; тачке Мерседес не дотянуться до звезд, но на ее борту имеется умница компьютер, снабженный навигационными системами GPS и Route Planner, способными составлять оптимальные маршруты передвижения и определять местоположения объекта в пространстве. Я знаю о них не слишком много и никогда не видела живьем, но это не мешало мне пугать умопомрачительными историями о них трусишку Доминика.

О нет, нет! Доминик больше не трусишка, что же касается пункта назначения…

Cannoe Rose, я намерена отправиться прямо туда. Просто так, без всякого умысла. «Cannoe Rose» – место, где бывал убитый Фрэнки и, возможно, бывала Мерседес. И, возможно, кто-то еще.

Алекс, например, что-то я давненько о нем не вспоминала.

В «Cannoe Rose» когда-то курили гашиш. В «Cannoe Rose» торговали героином. В его окрестностях снимали фильмы о том, что случается после любви. Там происходило множество странных вещей, там совершались ритуальные убийства и убийства на почве расовой ненависти, мой случай – не самый тяжелый.

В конце концов, я смогу там перекусить и выпить чашку кофе. И чего-нибудь покрепче, раз джин имени Shirley Loeb пролился мимо моего рта.

«Пункт назначения» – в компьютерном голосе нет никаких оттенков, но кажется, он озадачен моим затянувшимся молчанием. Я вынимаю из сумки красную спичечную картонку, нахожу отпечатанный мелкими буквами адрес «Cannoe Rose» и впервые произношу его вслух:

– Ру Лепик.

Картинка на экране претерпевает существенные изменения, судя по всему, идет построение списка улиц, по которым я должна проехать, чтобы добраться до ру Лепик. Учтены мельчайшие подробности, повороты направо, повороты налево, движение по кругу, минимальный прямой отрезок (Place Blanche) составляет двадцать метров, максимальный (Boulevard de Courcelles) – около полутора километров.

Для того чтобы добраться до ру Лепик, мне понадобится двенадцать минут при оптимальном раскладе. Именно эта цифра стоит в summary [42], выданной бортовым компьютером.

Компьютеры не лгут, в отличие от людей. В отличие от жрецов путеводителей, с одним из них я знакома лично, это он продал мне завалящую, хотя и претендующую на афористичность фразу: «В Этом городе всегда попадаешь туда, куда необходимо попасть. Пусть даже кружным путем». Я поеду прямым, и он составит двенадцать минут.

Плюс-минус. Плюс-минус.

– Ну и кто кого будет везти? – задаю я риторический вопрос компьютеру. – Может, сам будешь крутить руль и жать на педали?

Такого счастья мне не обломится – это ясно по тишине в наушниках. Выждав секунду, я вытаскиваю сигарету из пачки, прихваченной у Мерседес, и отрываю спичку от картонки «Cannoe Rose».

– Не возражаешь, если я закурю?

Компьютер не возражает, он настроен вполне благожелательно, более того – стоит мне только сделать первую затяжку, как из нижней части панели (она расположена против коробки переключения скоростей) выскакивает пепельница. Вот это сервис!..

– Очень галантно. Я потрясена. Честно.

Алекс, Алекс, Алекс.

Прежде чем тронуться с места, я пытаюсь вызвать в памяти его чертовски красивые глаза, и безмятежные губы, и безмятежное тело со всеми перепадами высот и глубин – и, округлив рот, выдуваю кольцо.

Вернее, мне только кажется, что это – кольцо. Мне хотелось бы думать, что это – кольцо, ведь Алекс поразил меня по-настоящему, освободил от липких объятий прошлого, встряхнул, заставил поверить в то, что жизнь не кончена и не разбилась, как разбиваются волны о берег в черте городского пляжа Эс-Суэйры – и вкус к ней может вернуться в любой момент. Так и произошло, а о плате за прозрение я предпочитаю не вспоминать.

Не сейчас. Может быть – потом, но не сейчас.

Я могу думать все, что угодно, и сколь угодно долго уговаривать себя – вместо кольца по салону плывет нечто невразумительное, до идеальной формы этим жалким полоскам дыма далеко. Ширли соврала мне или так до конца и не раскрыла секрет. Никто и никогда не раскрывал мне никаких секретов, а если раскрывали – то это оказывались вовсе не те секреты, которые бы мне хотелось хранить. И передавать кому-то в редкие минуты откровений.

Пора ехать, иначе двенадцать минут до ру Лепик трансформируются в час двенадцать, или в два двенадцать, или в двенадцать часов. Я тихонько жму на педаль газа (неизвестно, чего стоит ожидать от этой тачки) и – вот проклятье! – автомобиль срывается с места, за секунду набрав скорость, какую мой марокканский рыдван набирал за несколько минут – и то после долгих уговоров, понуканий и угроз наслать на него немилость Всевышнего. Последние, как правило, остаются без ответа, у груды металлолома на колесах и у меня – разные религии. И Всевышние – тоже разные.

Тачка Мерседес – совсем другое дело. С такой не рискнул бы связаться ни один бог, легкое прикосновение к рулю заставляет ее сделать полицейский разворот: я слегка прихожу в себя под оглушительный скрип покрышек, вынесенная почти на середину улицы. Первый урок, полученный мной за крошечный отрезок времени и расстояния:

с этой машиной нужно быть предельно осторожной.

Как и со всем, что касается Мерседес, к чему прикасалась Мерседес. Путь, по которому Мерседес обычно ходит в булочную (кстати, ходит ли Мерседес в булочную?), может оказаться для меня дорогой в ад. Билет в кино, который Мерседес обычно забывает выбросить, может оказаться для меня билетом в один конец.

Я ничего не знаю о Мерседес.

Танцовщица Мерседес, прекрасная, как яблоко, была не так опасна. Вернее, она была избирательно опасна, ее жертвами становились, как правило, влюбленные мужчины. Или мужчины, которым не терпелось обучиться самбе, румбе, пасадоблю. Покойный mr. Тилле и все остальные, снимки которых висят на пробковой панели в квартире Мерседес, вряд ли входили в их число. Они имели дело с совсем с другой Мерседес:

Великой загадкой. Великой тайной.

И с ней ничего нельзя было поделать. Разве что – унести с собой в могилу. Только и всего.

Ничего, ничего не поделать. Не подобрать ключей. Даже я, вооруженная ключом Ясина, подходящим ко всем дверям, не открою дверь в Мерседес. В ее квартиру – да, я уже побывала там. В ее машину – да, я и сейчас в ней сижу. Но не в саму Мерседес.