Александр Макаров - Повесть о Сашке

— Ой, слышишь, журчит! — сказала Сашка и бросилась вперед.

— Не скачи как коза. Споткнешься — все ягоды рассыплешь, — проворчал Юрка, следуя за ней.

Они вышли к небольшому ручью. Вода была чистая и прохладная. Ребята сели на берегу перекусить и отдохнуть.

— А может про тебя напишут в газетах? — спросил Юра.

— Не знаю, может и напишут, что ещё один ребёнок из семьи — Кондрашовых — отличился, но мне такая слава ни к чему, понимаешь?

— Не понимаю, Сашка, отчего ты не хочешь быть в газетной статье. Ты уясни, люди должны знать, что твои знания в области науки, очень помогли партизанам. Они должны знать, как пионеры борются с фашистами, а не продаются за кусок хлеба…

— Правильно говоришь Юра, все должны знать и защищать свою Родину от врага, но лишнее внимание мне ни к чему. Это может навредить моей тетке или папе.

— Ну, про то, что твою тетку забирали в НКВД, я знаю. А что с твоим папой? Ты о нем ничего не рассказывала.

— Извини Юра. Я не хочу об этом говорить.

— Почему?

— Не хочу и все.

— Ладно.

Юрка достал из ботинка припрятанный там кисет с табаком, скрутил самокрутку и закурил. Сашка неодобрительно следила за действиями приятеля.

— На запах твоего вонючего самосада все немцы сбегутся.

— Не боись, подруга. Тут кроме комаров — другой живности нету.

Как бы опровергая их слова — прошмыгнула ящерка.

— Пойдем, скоро вечер, а мы так мало прошли, — сказала, поднимаясь, Сашка.

— Лады, поперлись вперед.

Они перепрыгнули ручей и углубились в лес. Через час им попалась еще одна земляничная поляна, но совсем крошечная. С ней они управились за десять минут.

— Смотри, Юрка, там лес кончается и впереди большое поле.

— Выйдем на опушку, и там ты притормози. Место открытое, надо осмотреться.

Так они и поступили. Минут двадцать они лежали на краю леса в кустах. Все было тихо.

— Давай, через это открытое место движемся быстро. Идем одним махом, не останавливаемся. Ягодки не собираем. Поле это длинное и нас там за километр будет видно — не спрячешься, — беря на себя роль главного, веско сказал Юрка.

Действительно поле шириной от трехсот до пятисот метров отделяющее их от леса простиралось на несколько километров и терялось где-то вдали.

Первые сотню метров открытого пространства они преодолели за несколько прыжков. И вдруг Санька с силой схватила идущего впереди Юрку за плечо.

— Стой на месте.

— Что такое? Ягод захотелось? Я же сказал, что надо эту поляну проскочить одним духом.

— Идиот, не двигайся!

Юрка попытался переступить с ноги на ногу, но Сашка пригнулась и вцепилась в его ногу.

— Да что произошло, черт тебя подери?

— Медленно, очень медленно повернись и посмотри на носок своего ботинка.

— Посмотрел. Ничего там нет. На левый смотреть?

— На правый.

— Ничего не вижу, только трава.

— Там проволочка.

— Какая проволочка?

— У тебя над носком ботинка проволочка.

— Ага вижу. И что это значит?

— Если ты ее заденешь, нам конец.

— Почему?

— Это мина.

— Какая мина?

— Не знаю, но если ты будешь стоять не шелохнувшись, то я посмотрю.

— Обещаю.

Сашка тихонечко осмотрелась вокруг, увидела, куда тянется проволочка и возле лопуха заметила торчащий из земли хвостовик мины.

— Это «мина-лягушка» или еще ее называют «шпрингмина».

— Ну и что же теперь делать мне с этой лягушачьей миной?

— Не знаю. Дай подумать.

— Думай, побыстрее, уже закат. А то так и буду стоять до утра.

— Ладно, я возьму твою правую ногу и постепенно вытащу из под проволочки. Потом осмотрю землю у тебя за спиной, и ты тихонько сядешь.

Так и поступили.

— Ты умеешь разминировать эти мины? — спросил Юрка.

— Теоретически да, но экспериментировать я бы не стала. Ведь минёр ошибается всего только раз.

— Пусть так. Но возможно здесь всего-то одна мина? Ведь как-то же мы дошли почти до середины поля?

Сашка, осматривая землю сантиметр за сантиметром, вернулась на несколько метров назад, пока не наткнулась еще на одну проволочку.

— Юрка мы сидим посреди минного поля. И просто чудо, что мы не взлетели на воздух.

— Вот черт! А откуда здесь минное поле?

— Не знаю. Видать бои шли, и немцы поставили эти мины.

— А они не ставят табличку «Осторожно мины» или еще какую-то? Я возле одной из деревень видел такую.

— Наверное, ставят, чтобы своих предупредить. А во время военных действий вряд ли они вывешивают плакат «Бойцы Красной Армии не надо сюда ходит из-за мин».

— Что же будем делать?

— Не знаю. Смеркается, в темноте мне точно не разглядеть эти клятые проволочки. Давай будем считать, что между этими двумя минами ничего нет, и просто полежим здесь до утра.

— Давай.

Они улеглись на землю. Вскоре все небо над головой усыпало звездами. Пел вечную песню сверчок.

— Можешь закурить, а то комары совсем одолели.

— Я лишний раз боюсь шелохнуться, чтобы не взлететь на воздух. Да и огонек от спички могут увидеть. Не хватало еще, чтобы по нам фрицы пулять начали. Давай лучше поговорим о том, как тебя наградят медалью или даже орденом и «Красная звезда» напишет о тебе.

— Пусть пишут, мне от этого не легче, скорее бы кончилась война, чтобы я могла вернуться домой. Я всегда завидовала своей подруге — Зинке, что у нее большая квартира, есть своя комната, а сейчас эта зависть прошла. Мне не хочется жить, как она. Мне дорога наша коммуналка, дороги соседские перебранки по утрам, когда ждешь очереди, чтобы умыться. Я бы все сейчас отдала, чтобы вернуться на миг туда, где ещё не знали, что скоро будет война, обнять маму, когда она приходит с работы и почувствовать запах хлеба, сходить к тётке на почту, послушать брюзжания старушек по поводу писем и посылок, поколотить Костика, — она смахнула слезу.

— Ничего Сашка, скоро это все будет, вот закончится война, мы вернемся домой, к родным. Ты думаешь одна такая? Ан нет. Каждый партизан, каждый человек думает и мечтает о том же! Ты послушай разговоры раненых, загляни в детские глаза и ты поймешь, что каждый этого хочет. Надо потерпеть Александра, надо не сдаваться, не падать духом, а бороться. Война делает из фраера настоящего человека, — добавил он, — и ты много раз это доказала.

С «фраером» Юрка, конечно перегнул, но от его слов на душе у Сашки стало легче. А ещё она поняла, что выросла в его глазах. Её больше не считают ребёнком.

Выходило, что Юрка прекрасно понимал её.

Действительно. Ведь на душе у него вовсю скребли кошки. В последнее время он прокручивал свою жизнь. Сопоставляя её и деля на два. Жизнь до войны и во время. Теперь он был другим. Не лгал, не воровал, ему было стыдно. Перед матерью и даже перед отцом. Он задумывался о том, что закончится война, и он к прежним приятелям уже не вернётся, будет жить честно.