Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

Интересно, в какую именно? Взгляд с обратной стороны Иллюзии, накрывшей Дарлинг, уж точно не помешал бы.

— Просто представила себя ребенком, проснувшимся в картонной коробке.

— Какие странные фантазии. — В голосе Анн-Софи звучат нотки неподдельного удивления. — С чего бы это?

— Или лучше представить себя африканским божеством?

— Хоть папой римским, это уж как вам заблагорассудится, но… с чего бы это?

— Ну как же… Вы же сами рассказали мне эту историю про ребенка, который вознамерился уцепиться за горизонт.

— Я? — Удивление Анн-Софи сменяется самым настоящим изумлением.

— Или я что-то неправильно поняла?..

Или… история о малыше и картонных коробках была озвучена вовсе не Анн-Софи! Тогда кем? Тем, кто устроил перед опешившей Дарлинг танцы с переодеванием респектабельной кухни. Тем, кто попытался поговорить с ней кошачьими губами и донести какую-то мысль. Или — какое-то знание, но знание, к немалому огорчению Дарлинг, так и не снизошло.

— Пора навестить Шона, — говорит Анн-Софи, поднимаясь со стула.

От недавней расслабленности француженки и следа не осталось, за какие-то несколько секунд она расставила по местам все джезвы, все жестянки; отнесла в раковину чашки, а недоеденные бутерброды выбросила в мусорное ведро. И теперь стоит у дверного проема, оглядываясь на Дарлинг:

— Вы идете, дорогая?

— Да-да, конечно.

…Комната, где — по всеобщим уверениям — до сих пор находился Шон, располагалась по ту же сторону коридора, что и кухня. Всего-то и нужно было, что пройти несколько шагов. Первой эти шаги совершила Анн-Софи, она же довольно настойчиво постучала в закрытую дверь.

Ответа не последовало.

— Шон? Как вы себя чувствуете, милый?..

И этот призыв остался без ответа, и тогда женщина-легенда решительно нажала на ручку. Тихонько скрипнув, дверь приоткрылась, и комната поглотила Анн-Софи. А спустя несколько секунд всосала и Дарлинг.

Она оказалась ничем не примечательной, эта маленькая, вытянутая, как пенал, комната. Самой банальной из всех комнат, гостиных и холлов виллы. Самой незатейливой. Кресло у окна, кушетка у правой стены; низкий, длинный, обитый железом сундук — у левой, прямо напротив топчана. Безликий платяной шкаф и прислоненная к нему сложенная ширма дополняли убранство.

Дарлинг вздохнула: ей редко приходилось видеть такие унылые и безликие, ничем не украшенные комнаты.

Шон никуда не делся, он лежал на кушетке, уткнувшись лицом в стену. А в ногах его… сидели кошки! Дарлинг обрадовалась им, как старым друзьям, чего нельзя было сказать об Анн-Софи. Остановившись в полуметре от двери, она нахмурилась и непроизвольно прикоснулась к царапинам кончиками пальцев.

— Вот и Шон, — шепнула Дарлинг. — Ваша версия оказалась несостоятельной.

— Я и не особенно настаивала на ней, просто высказала предположение. И рада, что ошиблась. Разбудите его.

— Я?

— Больше я к ним не подойду. — Анн-Софи кивнула подбородком в сторону флегматичных, никак не отреагировавших на их появление ориенталов. — Во всяком случае, сегодня. Утренней драчки мне хватило с лихвой. Разбудите его!..

— Ну хорошо.

Ничего сверхъестественного или опасного в том, что предлагала сделать Анн-Софи, не было — тогда почему ей так трудно сдвинуться с места? Уж точно не из-за кошек, с самого начала они были настроены к Дарлинг весьма благосклонно. Не из-за кошек, нет.

Из-за Шона.

Сейчас ей было жаль Шона ничуть не меньше, чем Ису, и он — свернувшийся клубком и неловко поджавший под себя ноги — казался Дарлинг едва ли не ровесником приемного сына Даша , а не взрослым тридцатилетним мужчиной, мужем и отцом. Еще один мальчик, которому предстоит узнать страшную правду о том, что теперь он одинок. И будет одинок всегда, сколько бы людей ни окружало его. Он пока не знает этого, но сейчас…

Сейчас, когда она потрясет его за плечо…

— Шон, просыпайтесь!

Бесцеремонно трясти Шона (что наверняка сделали бы Анн-Софи или Кристиан на правах старого друга) Дарлинг так и не решилась — она всего лишь прикоснулась к его плечу. И тут же одернула руку: эффект был такой, как если бы она дотронулась до дерева или камня.

— Шон?..

В ответ не последовало ни вздоха, ни сонного бормотания, дерево и камень остались равнодушны к призыву, наверняка их звали как-то по-другому. Но их имен Дарлинг не знала, оттого и повторила еще несколько раз:

— Шон? Шон!

— Ну что там?! — в нетерпении воскликнула Анн-Софи.

— Н-не знаю…

— Трясите его сильнее!

— Трясите сами, — огрызнулась Дарлинг.

Одна из кошек наконец-то отреагировала на происходящее и, протиснувшись между телом англичанина и стеной, жалобно мяукнула. Вторая, так и оставшаяся сидеть у ног хозяина, мяукнула ей в унисон, и Дарлинг, понукаемая настойчивым мяуканьем, решилась. Резко дернув Шона, она перевернула его на спину. Вернее, Шон опрокинулся сам, как будто ждал этого толчка. Ничего пугающего в спокойном лице не было, все его черты смягчены, как у человека, благополучно преодолевшего жизненные невзгоды и решившего быть счастливым — несмотря ни на что. А на губах застыло легкое подобие улыбки. О чем же он думал, прежде чем умереть?..

Этот вопрос Дарлинг задала самой себе совершенно отстраненно, как если бы речь шла не о человеке, которому она искренне сочувствовала еще минуту назад, — об экранном или книжном персонаже второго плана, чье имя так же трудно запомнить, как имя прошлогоднего, внезапно активизировавшегося исландского вулкана. Пусть оно и не такое длинное и согласные в нем всегда уравновешены гласными, дела это не меняет. И только спустя мгновение до Дарлинг дошла чудовищная суть вопроса. А затем и чудовищная правда, вызвавшая к жизни этот вопрос.

Шон был мертв.

И по мере того как проявлялось истинное положение вещей, менялось и лицо Шона: оно больше не выглядело расслабленным. Оно каменело прямо на глазах, покрывалось серым налетом, — если и дальше все будет продолжаться такими ускоренными темпами, Дарлинг станет свидетельницей тотального разложения плоти. Но, слава богу, мертвому Шону хватило ума вовремя остановиться — на обострившемся носе и запавших щеках.

И лишь улыбка сохранилась в неприкосновенности.

Должно быть, Дарлинг вскрикнула, и это заставило действовать Анн-Софи. И секунды не прошло, как она оказалась рядом и склонилась над телом англичанина.

— Вот черт. — В ее голосе не было ничего, кроме легкой досады.

— Что это?

— Разве вы не видите, дорогая? Он мертв. Только этого не хватало!..

— Может быть, еще что-то можно сделать?

— Боюсь, что нет.

Несмотря на сказанное, Анн-Софи все же приложила руку к шее Шона — прощупать пульс. А затем расстегнула рубашку и приникла ухом к сердцу.