Эдгар Уоллес - Совет юстиции

— К Красной сотне у меня претензий нет, — заявил он. — Законами этой страны не возбраняется высказывать свои взгляды или агитировать за них, какими бы спорными они ни были. Я здесь для того, чтобы арестовать двух человек, которые нарушили наши законы. Эти двое — часть общества, известного под названием «Четверо благочестивых».

Пока он говорил, глаза его безостановочно рыскали по обращенным к нему лицам. Он догадывался, что половина из этих людей не понимает, о чем он говорит, так что, когда он замолчал, гул снова поднялся в зале из-за того, что анархисты стали переводить друг другу его слова.

Фалмут не знал в лицо тех, кто ему был нужен. Точнее говоря, он надеялся, что его проницательный взгляд заставит их каким-то образом выдать себя.

Иногда случается, что события, сами по себе незначительные, приводят к головокружительным последствиям. Так, благодаря случайному столкновению автобуса с частным автомобилем на Пиккадилли, выяснилось, что в перевернувшемся автомобиле силой удерживались трое шумливых иностранцев. Это, в свою очередь, помогло выяснить, что водитель автомобиля в суматохе, вызванной аварией, исчез. Еще находясь в машине, трое пленников, сравнивая свои впечатления, пришли к выводу, что похищение их было связано с теми таинственными письмами, которые каждый из них получил незадолго до этого, письмами, на которых стояла подпись: «Четверо благочестивых». И вот, в панике, вызванной дорожным происшествием, они принялись ругать «Четверых благочестивых» на чем свет стоит, и, поскольку «Четверо благочестивых» для полиции были больным местом, пострадавших тут же допросили тщательнее, и все это закончилось тем, что суперинтендант полиции Фалмут срочно выехал на восток города, где на Мидлсекс-стрит был встречен собранным в экстренном порядке отрядом полиции.

Он находился в обычной неблагоприятной для себя ситуации: «Четверо благочестивых» были для него всего лишь именами, символом стремительной и беспощадной силы, которая всегда наносила точный, выверенный удар, после чего словно растворялась в воздухе.

Из толпы выделились несколько человек, руководители Красной сотни, и подошли к платформе.

— Нам неизвестны, — сказал француз Франсуа, для удобства остальных по-английски (выговор у него был безукоризненный), — нам неизвестны люди, которых вы ищете, но, поскольку они не являются членами нашего общества, и тем более, что… — тут он запнулся, не находя слов для столь необычной ситуации, — тем более что они угрожают нам… угрожают нам, — голосом, полным изумления, повторил он, как будто до сих пор не мог в это поверить — мы готовы оказать вам любую помощь.

Сыщик не растерялся.

— Отлично! — подхватил он. В голове его уже появился план дальнейших действий.

Двое мужчин не могли покинуть зал. Рядом с платформой была небольшая дверь, если он ее заметил, то и они ее видели. Это был единственный путь к спасению, — так должны были посчитать они. Но Фалмут знал, что внешняя дверь, ведущая из маленького вестибюля на улицу, охранялась двумя полицейскими. Если бы те, кого он ищет, решили уйти через нее, их бы наверняка перехватили.

— Мне нужно проверить всех, кто находится в зале, — быстро сказал он Франсуа. — За каждого должен кто-то поручиться, и за каждого поручителя должен поручиться кто-то другой.

Все было устроено в считанные минуты. С платформы по-французски, по-немецки и на идише руководители Красной сотни разъяснили план, после чего полицейские образовали линию и один за другим к ней, кто робко, кто с подозрением, а кто и с гордо поднятой головой, стали подходить люди и называть свои имена.

— Симон из Будапешта.

— Кто может поручиться?

— Я, — откликнулось несколько голосов.

— Проходите.

— Михаил Ранеков, Одесса.

— Кто может поручиться?

— Я могу, — отозвался крепкий мужчина по-немецки.

— А за вас?

В толпе захихикали, потому что Михаил был самым известным членом организации, каждый из братьев знал его в лицо. Несколько человек, пройдя проверку, задержались, чтобы поручиться за своих родственников или соотечественников.

— Кажется, все оказалось проще, чем можно было предположить, — на языке, не похожим ни на немецкий, ни на идиш, сказал высокий мужчина с аккуратной стриженой бородкой. За проверкой он следил с нескрываемым интересом. — Вот уж действительно, отделение овец от козлищ, — с легкой улыбкой добавил он.

Его неразговорчивый спутник кивнул и сказал:

— Думаете, кто-нибудь из них видел, что это вы стреляли?

Высокий уверенно покачал головой.

— Все смотрели на полицию… Да и выстрелил я быстро. Никто меня не видел, если только…

— Женщина из Граца? — равнодушным тоном поинтересовался второй.

— Женщина из Граца, — сказал Джордж Манфред.

Они стояли в длинной беспокойной очереди, медленно продвигающейся к полицейскому кордону.

— Я боюсь, — сказал Манфред, — что спасаться нам придется самым очевидным способом. Хотя метод «бешеного быка» я отвергаю принципиально, и кстати, до сих пор мне ни разу не приходилось к нему прибегать.

Разговаривали они на том языке, который отличается наличием резких гортанных звуков, и кое-кто из стоящих рядом уже начал поглядывать в их сторону в некотором недоумении, поскольку язык этот не похож ни на один из тех, что привычны в революционном кругу.

Все ближе и ближе подходили они к ни на секунду не теряющему бдительность суровому судье, стоящему в конце ряда полицейских.

Перед ними в очереди стоял молодой человек, который то и дело нетерпеливо оглядывался, как будто высматривал в толпе сзади какого-то друга. Его лицо привлекло к себе внимание мужчины, который был ниже ростом и страстно увлекался физиогномикой. Юноша был очень бледен, что подчеркивалось коротким ежиком темных волос и густыми черными бровями. Изящный обвод, мягкие черты — это было лицо мечтателя, но в мечущихся, беспокойных глазах было что-то фанатичное. Когда подошла его очередь, десяток человек с готовностью опознали его. Следующим вышел Манфред. Держался он совершенно спокойно.

— Генрих Розенберг из Раза. — Это было название маленькой деревушки, затерянной где-то на просторах Трансильвании.

— Кто поручится? — привычно спросил Фалмут. Манфред затаил дыхание, приготовившись к прыжку.

— Я!

Руку поднял прошедший перед ним молодой мечтатель с лицом священника.

— Проходите.

Манфред, не моргнув глазом, прошел за полицейский кордон, по-свойски кивнув своему спасителю. За спиной у него раздался безмятежный, чистый голос его спутника Пуаккара:

— Рольф Вульфанд.

— Кто поручится?

Манфред снова напрягся.

— Я поручусь, — отозвался все тот же молодой человек.