Эдгар Уоллес - Совет юстиции

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2011

О творчестве Эдгара Уоллеса один литературный критик в свое время отозвался так: «Пытаться оценивать произведения Уоллеса литературными мерками было бы столь же бесплодно, как рассматривать груду щебня глазами скульптора».

Имя этого критика никто уже не помнит.

В отличие от имени Уоллеса.

Роман «Совет юстиции» является частью небольшой серии, посвященной приключениям трех друзей, остроумных, аристократичных и безумно смелых: Гонзалеса, Манфреда и Пуаккара, которые избрали рискованную стезю неформальных слуг Немезиды, совершая акты возмездия относительно преступников, которым удалось тем или иным способом уклониться от судебного преследования.

Их методы можно назвать незаконными, но, с другой стороны, не аморально ли правосудие, позволяющее убийце разгуливать на свободе да еще издеваться над родственниками своей жертвы? Вакуум, как известно, заполняется. И правовой — вовсе не исключение из общего правила.

Нарушенную гармонию восстанавливают смелые и непреклонные в своих убеждениях рыцари без страха и упрека, носители истинной нравственности, которую Гилберт Кит Честертон охарактеризовал как «самый тайный и смелый из заговоров», а самоотверженную деятельность этих людей — «донкихотство, которому сопутствует успех».

Эти донкихоты (увы!) подчас воюют с ветряными мельницами или по неясному душевному порыву освобождают из-под стражи неблагодарных каторжников, но при любых обстоятельствах они несут добро на остриях своих копий, несут самоотверженно и бескорыстно, удивляя этим не только прагматичных оруженосцев, но и многих иных, кто, обрядившись в тогу добродетели, пытается навешивать ценник на любую святыню человечества.

Страшно представить себе жизнь без этих рыцарей.

Как заметил Иван Сергеевич Тургенев, «когда переведутся донкихоты, пускай закроется книга Истории. В ней нечего будет читать».

Вот такие они, донкихоты Шерлок Холмс и доктор Ватсон, инспектор Филд и Огюст Дюпен, Джон Ридер, отец Браун, Фламбо, Хорн Фишер, Гонзалес, Манфред, Пуаккар, все, кто спасал мир, заключенный в двенадцати томах «Золотой библиотеки детектива», от засилья Зла, от кровавого хаоса, от безысходности и отчаяния.

И не только мир, порожденный фантазией великих писателей, но и наш, абсолютно реальный, который столь же остро нуждается в их защите, о чем, в частности, свидетельствует и сейчас, в XXI веке, нескончаемый поток писем, адресованных некоему мистеру Шерлоку Холмсу, проживающему по адресу: Бейкер-стрит 221-б…

Не вам и не мне судить Манфреда и его поступки. Я говорю «Манфреда», хотя мог бы сказать «Гонзалеса» или «Пуаккара», потому что они в равной степени виновны или велики в зависимости от того, в каком свете вы видите то, чем они занимаются. Те, кто не в ладах с законом, не защищают их, но человек более гуманный вряд ли станет их осуждать.

Нам же, простым людям, тем, кто живет по закону и, не задавая вопросов, идет направо или налево по указке полиции, их методы кажутся ужасными, не имеющими оправдания, возмутительными.

И не так уж важно, что, не имея более подходящего слова, мы называем их преступниками. В любой стране мира для них не нашлось бы другого определения, но я думаю, даже уверен, что их совершенно не интересовало мнение людей. И я сильно сомневаюсь, что они рассчитывали на признание будущих поколений.

Начать с того, что они убили сэра Филипа Рамона — министра, члена кабинета. Но, принимая во внимание связанные с этим делом большие общечеловеческие вопросы, кто скажет, что этот поступок имел пагубные последствия?

Если честно, то эти три человека, которые убили сэра Филипа и во имя правосудия безо всякой жалости истребили еще множество людей, у меня вызывают сочувствие и понимание. Существуют такие преступления, для которых нет равноценного наказания, такие правонарушения, для которых не найдется статьи в писаных законах. Именно с такими и имеют дело «Четверо благочестивых», или «Совет юстиции», как они теперь сами себя называют. Совет великих и холодных умов.

Вскоре после смерти сэра Филипа, в то время, пока Англия еще гудела, как растревоженный улей, пытаясь сознать истинное значение этого деяния и его последствия, они совершили очередной поступок, вернее, серию поступков, которые получили своего рода негласное одобрение правительств не только Англии, но и всей Европы, и радости Фалмута не было предела, когда он понял, что они объявили войну величайшим в мире преступникам — объединили свои силы, свою сноровку и свои недюжинные умы в борьбе против самой сильной организации преступного мира, против непревзойденных мастеров злодеяний, против умов, столь же живых и изворотливых, как и их собственные.

Для Красной сотни это был знаменательный день. В этот день в Лондоне проходил первый настоящий интернациональный конгресс анархистов. На этот раз им не нужно было, как когда-то, прятаться по явкам или торопливо перешептываться в закоулках, нервно поглядывая по сторонам. Это было открытое официальное мероприятие, проходившее в большом зале, с тремя специально присланными для слежения за порядком полицейскими у входа, билетером в фойе и близоруким секретарем, владеющим французским и идиш, в обязанности которого входило записывать пламенные выступления участников съезда.

Удивительный конгресс состоялся. Когда было объявлено о его проведении, нашлись и те, кто поднял на смех саму идею подобного мероприятия. Например, Нилов из Витебска счел попросту невозможной такую открытость. Но некто Петр (репортер никчемной русской газетенки «Русское знамя» с невообразимой фамилией Коноплянников), тот самый маленький и неприметный Петр, придумавший все это, кому принадлежала идея собрать конференцию Красной сотни в Лондоне, кто взял в аренду зал и выпустил листовки (на которых в верхнем левом углу красовался перевернутый треугольник — символ сотни) с обращением к проживающим в Лондоне русским, заинтересованным в строительстве Дома российских моряков, покупать билеты, этот самый Петр был счастлив. О да, друзья мои, для Петра это был поистине великий день.

— Полицию обмануть — проще пареной репы! — возбужденно говорил Петр. — Достаточно сказать, что проводишь благотворительное собрание, и вуаля!