Джоди Линн Андерсон - Искра в ночи [litres]

– Когда? – спросила я.

– Во вторник.

– Что ж, я буду думать о тебе в этот день. – Я снова пожала ему руку. – Я рада, что повидала тебя, Джеймс, – твердо проговорила я. – Удачи тебе.

– И тебе тоже удачи, – ответил он.

Я хотела его поблагодарить, но не знала за что. Наверное, за то, что каким-то непостижимым образом он помог мне попрощаться с моим братом. Я не могла подобрать слов.

И я пошла прочь вдоль реки.

Я думала, что никогда больше его не увижу.

Тебе не кажется, Бет, что очень легко осуждать людей за их печаль, когда сам не испытываешь печали? Ты воспринимаешь чужую тоску как слишком странную или слишком глубокую, или тебе представляется, что люди горюют не так, как надо, до тех пор, пока эта чудовищная печаль не поселится в твоем собственном сердце, и ты понимаешь, что это может случиться с каждым. Теперь-то я знаю, и, мне кажется, благодаря этому знанию я сама стала чуть лучше.

Я писала все утро, и мне уже надо пойти поесть. Вечером постараюсь продолжить.

В прошлый раз я остановилась на берегу Темзы.

Теперь вернусь в Форест-Роу.

В тот вечер, уже дома, мне не спалось, и я зачиталась допоздна. Я откопала «Голубую книгу сказок» и читала «Джека – победителя великанов», ту самую сказку, которую ты всегда называла слишком жестокой… А мне нравилось представлять себя Джеком, убивающим все, что движется. Я вспоминала о нашем детстве, но без печали и сожаления. Это было приятное, светлое чувство, когда вспоминаешь о том, сколько у тебя было радости, пусть даже те дни давно миновали и не повторятся уже никогда.

Окно было распахнуто настежь, и я почувствовала запах дыма из печной трубы. Он шел не из нашего дома. У меня в душе вспыхнул крохотный лучик надежды.

Я спустилась вниз, надела туфли и вышла из дома. В небе светили звезды, и я задержалась на пару минут, глядя в небо, а потом пошла в лес. И действительно: в глубине леса горел огонек. Дым шел из лесного домика.

Я так боялась, что там будет кто-то другой – какой-то прохожий или турист, решивший устроиться на ночлег в домике с камином, – но когда я вошла, меня встретил Джеймс.

– Я надеялся, что ты увидишь дым и придешь, – сказал он с улыбкой. – Иначе мне пришлось бы бросать камешки тебе в окно.

Сначала мы просто стояли, молча глядя друг на друга. Потом он наклонился над столом и протянул мне тарелку с половиной жареного цыпленка.

– Я принес ужин.

Мы уселись прямо на заваленном листьями и прутиками полу. Сначала разговор был немного натянутым. Я попросила его поподробнее рассказать об экспедиции, и он выдал мне все технические детали: предполагаемый маршрут, численность экипажа, источники финансирования. Я ощущала дистанцию между нами, и это было обидно и больно, но постепенно мы оба расслабились.

Он показал мне новый электрический фонарик, который приобрел специально для путешествия, и мы забавлялись, включая и выключая его, и наблюдали, как комната то освещается, то вновь погружается в темноту.

– Поход в лес по малой нужде уже никогда больше не будет прежним, – пошутил Джеймс.

Мы оба притихли.

– Она рассталась с тобой до или после?..

– После… – Он смотрел на свои руки. – Но я ее не виню. Кто смог бы жить вот с таким?.. – Он провел ладонью по изувеченной щеке. – Кто захотел бы быть рядом с таким кошмаром?

Он произнес это с горечью, но так нежно, что я поневоле задумалась, может быть, он до сих пор ее любит, и решила, что да, наверное, любит.

Я легонько откашлялась, прочищая горло.

– Мне очень жаль, Джеймс.

Я знала, что мне не надо ему объяснять почему.

Он посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом.

– Мне тоже жаль, Ленор, – ответил он. – Мне жаль, что я тебе лгал. Жаль, что я был таким трусом. Я не из тех, для кого все всегда ясно как божий день. Как, например, для тебя. И, наверное, это тоже достойно всяческого сожаления.

– Это не так уж и здорово, когда ты не знаешь сомнений.

– Но это придает сил.

Я не знала, что еще можно сказать. Думаю, на этом месте наш разговор выдохся бы окончательно, но тут Джеймс широко раскрыл глаза и вскочил на ноги.

– Я чуть не забыл. Я тебе кое-что принес.

Он на минуту вышел из дома, оставив меня мучиться от любопытства. Потом вернулся и протянул мне что-то, бережно зажатое в ладонях. Он присел на корточки рядом со мной, и мне пришлось наклониться ближе, чтобы разглядеть, что он так осторожно держит в руках.

Оно было маленьким, круглым, желто-зеленым, очень милым и похожим на непрозрачный драгоценный камень. И оно двигалось. Крохотная голова высунулась из панциря, пара крошечных глазок с любопытством уставилась на меня.

– Ее привезли мои родители. С Галапагосских островов. Эти острова – одно из немногих мест на Земле, где еще сохранилась по-настоящему дикая природа. Сейчас я уезжаю и не могу о ней заботиться. – Он протянул мне черепашку. Я подставила руки, и он очень бережно положил ее мне на ладони. Панцирь был гладким, а голова, когда высовывалась наружу, щекотала мне руки.

– Я подумал, может быть, ты согласишься взять ее себе. Ты о ней позаботишься, да?

Я держала в руках это крошечное живое существо, и хотя это была всего лишь рептилия, она сразу же мне понравилась.

– У меня есть для нее аквариум. Но она будет расти, и ей потребуется больше места, – сказал Джеймс. – Сразу предупреждаю, она вырастет довольно большой. Если ты не захочешь ее оставлять, я пойму.

– Я о ней позабочусь и буду хранить как зеницу ока, – ответила я.

Я сижу уже час и не могу заставить себя написать остальное. Может быть, я и не хочу ничего объяснять, оправдывать себя или его. Мы не влюблены, это я знаю точно. Но мы любим друг друга.

Единственное, что я могу сказать: война изменила нас, Бет. Мы хотим всего и сразу. Мы знаем, что жизнь мимолетна и нужно брать от нее по возможности больше. Я не знаю, как еще объяснить все, что было между нами. Как мы вдвоем ремонтировали домик в лесу. Как знакомство с Джеймсом помогло мне «отпустить» Тедди. И что произошло между нами в ту последнюю ночь в лесном домике. Наверное, мы просто хотели жить на всю катушку, и какое-то время казалось, что мы так и делаем. А теперь он уехал на поиски своей мечты. А я ни о чем не жалею, хотя, может быть, и должна бы жалеть.

Итак, вот она я. Сейчас я почти не сплю. Живот растет, но он еще не такой большой, чтобы его нельзя было спрятать. Ребенок шевелится – время от времени я ощущаю движения, но когда кладу руку на живот, они прекращаются. Это трудно представить. Поверить, что там внутри – маленький человечек.

Осталось сказать тебе только две вещи. И, возможно, они потрясут тебя больше, чем все остальное.

Я все думаю о своих переломах, когда я в детстве упала с амбара. Если ты помнишь, помимо прочих, у меня был перелом крестца. Теперь мысль о нем не дает мне покоя. Что, если я не смогу разродиться? Я даже не знаю, за кого боюсь больше: за ребенка или за себя. Я знаю только, что я хочу, чтобы ты была рядом.