Франко Энна - Римское дело комиссара Сартори

— Бедная Пирошка!

— Дорогая, дорогая!.. Но не жалей меня, Луиза. Я так довольна. — «Мазерати» медленно двигался по автостраде Христофора Колумба, пересекая квартал ЭУР. — Я была счастлива почти два года, особенно с Катей. Я жила только ей. Между нами родилась удивительная любовь, единственная, которую никто не мог разрушить. Когда мы были вместе, то уходили от действительности, забывали человеческое убожество. Потом появился Паладини. Он сказал мне, что моя падчерица поручила ему разузнать о моей настоящей жизни. Она не была уверена, что Мэри Джойс — это я, и хотела неопровержимых доказательств, с именем моих подруг, с указанием сумм, которые я им давала, с датами наших встреч. Она хотела бросить их в лицо отцу и сказать: «Ты видишь, кого ты взял на место моей матери?» В определенном смысле Паладини спас меня, хотя сделал это с целью шантажа. Но он оказался еще презреннее, потому что, несмотря на мое намерение заплатить ему, решил войти в контакт с моим мужем. Так Томмазо узнал о Мэри Джойс.

— Я об этом не знала, — призналась инспектор.

— О, как можно быть таким подлым! — вскрикнула разгневанная Пирошка. — Он требовал деньги у Марины, у меня и у Томмазо. У меня не было суммы, которую он хотел за свое молчание — двадцать миллионов, — и я решила продать Модильяни. В некотором смысле, я была довольна этим решением, так как Паладини гарантировал мне, что, получив деньги, уедет в Венесуэлу. Но мой муж испортил все, вторгнувшись в мою квартиру в поисках картины. Я попросила Катю помочь мне, дала ей деньги.

— Подделав чек?

— Да. Я дала бы ей другой, настоящий. Но потом Катя испугалась, особенно когда Марина вынуждена была сделать аборт. Так она пришла к трагическому для себя выводу об окончании нашей любви. Грубо, неожиданно.

В автомобиле Сартори зазвучал мужской голос: «Внимание, внимание!.. Говорит «сто седьмой». Мы видели, как вы проехали. Преследуем «Мазерати». Прием».

Длинный, хищный автомобиль выскочил на дорогу, вращая голубым светом сигнала и рыча сиреной.

— Нет, нет! — закричал Сартори. — Эти идиоты ничего не поняли!

«Ягуар-Воланте» прошел рядом с ними, как ракета. Очевидно, встревоженный шумом, «Мазерати» резко рванул вперед так, что затрещал корпус. Голоса женщин потонули в вихре выхлопных газов.

— Доктор, нас «затирают»! — доложил Мариани, выжимая из автомобиля максимальную скорость.

Сартори ругнулся.

Бесполезно было входить в контакт с патрульной машиной, которая глупо бросилась преследовать «Мазерати». Снова зажужжал радиотелефон. Это был Корона.

— Доктор, что делают эти дураки?

— Они сошли с ума, черт побери!.. Теперь ясно, я проиграл! Сейчас, вызываю «Центральную». Надеюсь, им удастся добраться до этих идиотов.

Автомобиль скользил по мокрому асфальту. У развилки на Остию Мариани заколебался.

— Куда они поехали? К Остии или на Понтину?

Сартори обратился к двум регулировщикам, стоявшим на стоянке перед караульным помещением:

— Вы не видели, не проезжал ли серебристый «Мазерати»? Мы из полиции.

— Да, три минуты назад. Он шел не менее двухсот. Его преследовала одна из ваших машин.

— Куда они направились?

— В сторону Остии.

Когда вторая машина с рацией затормозила рядом с ними, они уже, рванув с места, набирали скорость. Короне ничего не оставалось, как последовать за комиссаром. Он так и не успел перекинуться словом с начальником.

Километров через пять полицейские заметили на дороге ослепительную вспышку. По мере их приближения вспышка густела и принимала контур огромного пламени с дымом, который исходил из большого автомобиля, замершего у ствола сосны на краю дороги. Вокруг суетились агенты автопатруля, тщетно пытаясь потушить пожар шинелями и пенными огнетушителями.

Когда Сартори выскочил из автомобиля, у него еще было время заметить внутри «Мазерати», в пламени, очертания двух человек, борющихся со смертью.

Сартори перед дилеммой

В последующие дни только присутствие Харриет помогало ему преодолевать подавленное состояние, грозившее уничтожить его. В эти дни Рим трепетал, как бабочка в лучах теплого и ароматного солнца. «Плывущие» в мареве античные камни и сосны с их обширными кронами вызывали воспоминания об отголоске вернувшейся весны.

— Давай сбежим от всех! — говорила она ему в любой час дня и ночи.

В автомобиле Харриет они ездили в Фреджене, в Сан-Феличе Чирчео, в Сабаудию — всюду, где голубой блеск моря мог утопить его воспоминания.

Они бегали по пляжу босиком, как маленькие дети, вырвавшиеся из города на природу; скрывались в закусочных на берегу моря, чтобы поесть рядом с рабочими и рыбаками; проводили ночи в молчаливых гостиницах, выжатых соснами и олеандрами на берег моря.

Однажды ночью, когда они только легли в постель в маленькой гостинице у моря, неподалеку от Сабаудии, Сартори вдруг спросил, не отрывая взгляда от простора воды, освещенного луной:

— Ты спишь?

— Нет. — отозвалась Харриет. Она прижала голову к его плечу, обняла. — Ты тоже не спишь. Думаешь?

— Думаю.

Она принялась покрывать его шею маленькими, быстрыми поцелуями.

— Твоя малышка может знать, о чем ты думаешь?

— Я думал о моей службе. Я подам в отставку.

— Что означает «отставка»?

— Я уволюсь из полиции. Чувствую, что не смогу продолжать жизнь в постоянном контакте с человеческими убожествами. Не хочу больше видеть отчаяние, слезы и смерть. Не хочу общаться с ворами и убийцами. Я не миссионер.

Харриет долго молчала, потом прошептала:

— Я понимаю тебя. Но что ты будешь делать, если уйдешь из полиции?

— Я юрист с высшим образованием. Поищу работу. Буду зарабатывать не меньше, чем зарабатываю сейчас.

— Тебе плохо, да?

— Да. — пробормотал он, лаская ее распущенные волосы. — Я и о тебе думаю.

— Обо мне?

— Своей любовью я причиняю тебе боль.

Она резко подняла голову и посмотрела на него в люминесцирующем полумраке.

— Фффранческо!.. Ты очень ошибаешься. Ты мне подарил радость, которую никто другой мне не давал. Благодаря тебе я узнала, кто я есть на самом деле. Речь идет не о простой физической любви, а о моем отношении к тебе, о том, что ты передаешь мне словами, чувствами, ласками. — Ее голос стал приглушенным от плача. — О, я ни о ком не могу думать, кроме тебя!.. А может, ты устал от меня?

— Теперь уже ты говоришь чепуху! — Он обхватил ее и с силой прижал к себе, словно им что-то угрожало. — Если бы я мог выразить то, что ты дала мне своей любовью. Но в эти дни я чувствую себя старым и уставшим. Знаешь, что между тобой и мной почти двадцать лет разницы?

Она рассмеялась и чмокнула его в шею.

— Я этого не замечала.

— Но рано или поздно ты заметишь. Пока ты еще ребенок.