Франко Энна - Римское дело комиссара Сартори

Харриет стала серьезной.

— Ты не сказал мне всего, — проговорила она другим тоном. — Ты думаешь о своих детях. Правда, что ты думаешь о своих детях?

— И о них тоже.

— Я понимаю.

Она не решилась спросить, думает ли он о жене, а Сартори предпочел не говорить об этом. С тоской в сердце он продолжал смотреть в глубокую темноту моря.

Похороны Луизы Банделли были внушительными; гораздо более внушительными, чем похороны Пирошки Соларис, которую тайком погребли в Анцио, в роскошном фамильном склепе.

В похоронах Луизы принимал участие член правительства. Много растроганных людей пришли с ней попрощаться. Много женщин, даже из высокопоставленного общества. Президент Республики прислал убитым горем родителям доблестного инспектора телеграмму с соболезнованием.

Сартори не участвовал в погребальном шествии. Он сидел в гостинице, пил виски и курил. Ему не хотелось говорить даже с Харриет, которая несколько раз звонила ему по телефону. Ночью, отупевший от алкоголя, с рапортом об отставке в кармане, комиссар вышел на улицу. Небо было звездное, дороги влажные и блестящие.

Он зашел в кинотеатр. Последний сеанс только начался. Фильм о социальном протесте не понравился ему, и комиссар ушел с половины сеанса.

Пока он искал тратторию, где мог бы утолить чувство голода, ему на ум пришла Пирошка Соларис, и жизнь вдруг предстала перед ним как бесполезная путаница, лишенная смысла.

Сартори с неохотой поел в пустынном ресторане около вокзала Термини. Когда он вышел, была уже полночь.

На мгновение у него появилось желание позвонить бригадиру Короне, которого не видел уже два дня, но, посчитав, что час поздний, отказался. Комиссар завидовал его жизни, простой и без душевных проблем и угрызений совести.

Пройдя пешком до улицы Венето, комиссар на пороге «Гранкио Адзурро» вдруг повернулся и направился в гостиницу.

Ночной портье вручил ему телеграмму: «ПРИЕДУ ЗАВТРА СЕМНАДЦАТЬ ЧАСОВ. У НАС ВСЕ ХОРОШО. ЦЕЛУЮ, ТЕРЕЗИНА».

Сартори побледнел.

Его жена сошла с ума.

Он медленно поднялся в свою комнату. Там налил виски, опустошил бокал, закурил и уставился на темные, поблескивающие крыши домов.

Комиссар посмотрел на часы.

Было без семи минут два.

У него не возникло желания говорить по телефону с женой. Не хватило бы даже сил крикнуть о помощи, если бы его сейчас душили.

Он разделся, принял душ и бросился голым в постель.

Мысль о Харриет скрутила ему внутренности. Сартори поднял трубку и попросил портье соединить его с «Гранкио Адзурро». Дикая музыка донеслась до его уха по проводу.

Харриет не было.

— Она никогда не уходила так рано, — заметил он.

— Не знаю, — услышал ответ.

Сартори повесил трубку.

Потом выпил еще виски и со злостью закурил.

Сон пришел к нему на рассвете, когда по городу прогрохотали первые трамваи.

Комиссар проснулся после одиннадцати, и то лишь потому, что зазвонил телефон. Это был Корона.

— Доктор, у вас все нормально? Уже три дня вас не видно.

— Меня искали?

— Да, синьор начальник. Но я сказал, что вы болеете.

Бригадир как всегда был корректен и благоразумен.

— Спасибо, Корона. Действительно, я не очень хорошо себя чувствую. Так и скажите начальнику. Нет, ничего не говорите. Я сам появлюсь. Знаете, сегодня днем приезжает моя жена.

— Приезжает синьора Терезина? О, какая радость!

— Да, какая радость.

— И дети тоже приезжают?

— Не думаю. Каникулы еще не начались.

— Тогда, если позволите, я тоже подъеду на вокзал. Возьму автомобиль.

— Да, спасибо.

— В котором часу она приезжает?

Они договорились о встрече.

Сартори заказал завтрак в комнату. Апельсиновый сок и черный кофе. Побрившись, он дважды звонил Харриет домой.

Никто не отвечал.

Комиссар вышел из гостиницы в скверном настроении.

Шум вокзала с его людьми, поездками, объявлениями по радио полностью оглушил Сартори. Бригадир был возбужден, как будто прибывала его жена.

— Наверное, синьора привезет мне известие об отце, — поделился он с начальником, когда они остановились на платформе, куда прибывал поезд. — Недавно отец штукатурил дом. И все один. В его-то годы. Это феномен.

— Сколько осталось?

— Девять минут. Должен прибыть по расписанию, иначе объявили бы об опоздании.

Корона продолжал говорить об их общих знакомых, о дорожающих участках, о жадных родственниках.

Комиссар не слушал его. Он смотрел на блестящие рельсы железнодорожного пути, по которому в этот момент приближалась к нему Терезина.

И вот поезд, о прибытии которого тотчас же хрипло и неразборчиво объявило радио. Железное чудовище медленно продвигалось вперед, пыхтя паром и испуская скрип тормозов. Наконец, обессиленное, оно остановилось, лязгнув буферами. Толпа хлынула на платформу. Заорали носильщики, требуя дорогу своим тележкам. Захлопали оконные рамы в вагонах.

Сартори двинулся вдоль состава, шаря взглядом по окнам в поисках знакомого лица. За ним следовал бригадир.

Ее голос прозвучал для него неожиданно: «Фэфэ. Фэфэ! Я здесь!»

Он почувствовал, как покраснел вопреки своей воле. Порыв нежности сжал ему горло.

Терезина протягивала ему руку из окна. Она немного похудела, но оставалась той же. Укоротила волосы. Кажется, помолодела.

Сартори подождал ее у лесенки, помог сойти. Рядом кричал Корона: «Синьора Терезина, где ваши чемоданы?»

Но она не слышала его. Жена смотрела в глаза растерявшегося супруга, которому, по ее мнению, необходима была помощь, как ребенку. Потом поцелуй в щечку. Стыдливый.

— Что это пришло тебе в голову? — спросил муж шутливым голосом. — Так внезапно.

— А сам бы ты никогда на это не решился! Теперь вместе будем искать квартиру. Увидишь, все будет хорошо. Но ты. ты изменился. Постарел.

— Что ты хочешь — работа! Как дети?

— У них все хорошо, передают тебе привет. Такие самостоятельные. Хорошие дети, знаешь. Увидимся на каникулах.

Корона уже ставил на тележку носильщика багаж синьоры: чемоданы, чемоданчики, корзины, пакеты.

Они двинулись к выходу. Терезина держала мужа за рукав, словно боялась, что он вдруг ускользнет от нее, и исподтишка поглядывала по сторонам.

— Какая милая эта девушка! — воскликнула она, улучив момент.

— Какая девушка? — проявил интерес Сартори.

— Та, кто звонила мне домой. Которая утешала тебя все это время. Как ее звать? Сложное имя. Подожди. Я записала. — Терезина открыла сумочку (та же сумочка, которую он привез ей из Палермо), достала листочек и прочитала: «Харриет».

Сартори сглотнул слюну.

— Харриет тебе. тебе звонила?

— Да. Она рассказала мне о тебе, о твоих страданиях вдали от семьи. «Бросайте все и приезжайте к нему», — посоветовала она. И я приехала. Увидишь, теперь тебе будет лучше. Ты не менял рубашку?