Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Что это?

– Коран, и к тому же очень богато изданный. Взгляни-ка.

Бумага была толстая и на вид очень дорогая. Арабская вязь, очень красивая сама по себе, изысканно оттенялась тонким орнаментом, которым предварялся заголовок каждой суры. Трудно было представить, что такую книгу выкинули за ненадобностью в пыльную кладовку и забыли о ней.

Не проронив ни слова, Чарльз отложил книгу и пошарил лучом фонарика по грудам старого хлама. Вдруг лучик остановился.

– Смотри-ка. Видишь?

Сколько я ни вглядывалась в груду пыльного барахла, я ничего не могла разобрать. Поначалу мои глаза различили лишь силуэт поломанной скрипки, пару штуковин на колесиках, похожих на роликовые коньки, да мешанину кожаных шнурков, пряжек и кисточек, которые при ближайшем рассмотрении приняли очертания конской сбруи. Из-под этой мешанины виднелись две грязные статуэтки. Я пригляделась. Это были фарфоровые собачки.

Я глазела на них добрых пять секунд, не понимая, что же передо мной находится.

– Чарльз! Неужели это твои «гончие псы Гавриила»?

– Они самые. – Чарльз опустился на колени в пыль возле спутанной сбруи. – Подержи-ка фонарик.

Чарльз осторожно отодвинул сбрую и взял в руки одну из фарфоровых статуэток. Я с удивлением заметила, как бережно, чуть ли не с почтением держит он старинную безделушку. Мой кузен достал из кармана носовой платок и принялся тщательно вытирать пыль.

Под мягкими касаниями платка фигурка начала медленно возрождаться из небытия. Статуэтка из ярко-желтого фарфора, покрытого блестящей глазурью, изображала странное существо, то ли льва, то ли собачку, высотой дюймов шесть. Собачка сидела на задних лапах, опустив одну переднюю, а другую положив на шар с резным орнаментом. Голова ее была повернута в сторону, словно зверюшка смотрела на кого-то через плечо, прижав уши и оскалив зубы в щенячьей ухмылке. Голову существа обрамляла густая волнистая грива, а изогнутый хвост с кисточкой на конце грациозно прижимался к спине. Впечатление было такое, будто собачка весело наблюдает за партнером по игре, готовая с притворной яростью вот-вот наброситься на него. Ее товарищ в запыленной яркой шубке сидел на полу, и вместо узорчатого мяча под передней лапой у него скорчился маленький щенок с такой же, как у его родителей, кисточкой на хвосте.

– Боже мой, кто бы мог подумать? – задумчиво проговорил Чарльз. – Как тебе это нравится?

– Господи, не спрашивай меня, я в этом ничего не понимаю. Это что, правда собачки или все-таки львы?

– Это существа, которых называют собаками Фо или львами Будды. Никто в точности не знает, что это за создания.

– А кто такой Фо?

– Сам Будда. Это единственные существа в буддийской мифологии, кому дозволено убивать, и то лишь в защиту Великого Будды. Официально они считаются стражами храма.

Чарльз повертел в руках глянцевую статуэтку. Морщинистая женственная мордашка над резным мячиком усмехалась, как капризный пекинес.

– Знаешь, – сказала я, – кажется, я и вправду их припоминаю. Как ты думаешь, почему их выставили сюда? Я хочу сказать…

– Да, – отозвался Чарльз. Он поставил собачку обратно на пол, резко выпрямился и забрал у меня фонарик. У меня создалось впечатление, что он не слышал ни одного моего слова. – Итак, продолжим поиски согласно намеченному плану?

Не дожидаясь ответа и не удостоив содержимое комнаты более ни единым взглядом, Чарльз быстро вышел обратно в коридор.

Там было тихо и темно. В стоячем воздухе висел душный запах пыли. Мимо проплывали выцветшие пейзажи на стенах. Тускло-зеленые деревья перемежались черными провалами, за которыми скрывались пустые кельи. Коридор впереди нас чуть изогнулся влево, и на наружной стороне изгиба луч фонарика выхватил из темноты еще одну дверь, такой же сводчатой формы, но сильно отличавшуюся от остальных. Эта дверь не прикрывала собой вход в пустую каморку, не пестрела царапинами и гнилыми щепками. Путь нам преграждали тяжелые дубовые створки, свежеоструганные и крепкие, как днище корабля. Дверь была не только плотно закрыта, но и заперта на новенький латунный висячий замок.

Луч фонарика задержался на минуту на этой двери и перебежал к следующей. На ней тоже сверкнул новехонький замок.

– Настоящие сокровищницы, верно? – еле слышно проговорила я.

Кузен не ответил.

Луч света медленно обшарил дверь, поднялся к забранному решеткой вентиляционному отверстию над ней и спустился обратно, потом остановился на странных предметах, стоявших у порога. Чарльз подошел поближе, я – за ним.

Между двумя дверями возле стены было штабелем сложено с дюжину ярко-желтых железных банок величиной с небольшую канистру для бензина. На них виднелись какие-то рисунки. В луче фонарика я разглядела на ближайшей из канистр большие черные буквы: «ЛУЧШЕЕ КУЛИНАРНОЕ МАСЛО. ИДЕАЛЬНО ДЛЯ ЖАРКИ, МАЙОНЕЗОВ, САЛАТОВ».

Ниже было написано что-то еще. Я изумленно ахнула.

Луч фонарика переметнулся на меня. Я прищурилась, на миг ослепнув от света.

– Что случилось?

– Смотри, что на банках, – ответила я. Луч снова переместился с моего лица на груду жестянок у стены. – Где-то я видела такой рисунок, но не помню где. Ага, вспомнила! Не волнуйся, Чарльз, меня просто заинтересовал этот рисунок на банках, бегущий пес красного цвета.

– Да? И что в нем такого?

– Ничего, наверно. Ничего особенного. Просто я его уже видела.

– Где?

Я удивленно взглянула на Чарльза. В его голосе звучал живой интерес.

– Наверху, в деревне, куда мы в воскресенье днем ездили с Хамидом. Помнишь, я тебе рассказывала? Мы видели поле с подсолнухами, и на стволе дерева висела табличка с таким же рисунком – красный пес, похожий на салюки.

– Точно такой же?

– По-моему, да.

Мы подошли ближе. Под изображением бегущей собаки виднелась другая надпись, помельче: «Марка „Охотничий пес“. Высшее качество, остерегайтесь подделок».

– Сальк, – произнес мой кузен, то ли вслух, то ли про себя.

Луч фонарика ощупывал банку. Чарльз углубился в какие-то мысли.

– Что?

– Это и означает «охотничий пес», ты разве не знала? Слово «салюки» происходит от арабского «селуки» или «слугхи» и означает «гончий пес». Мне кажется, название реки Нахр-эль-Сальк как раз и происходит от искаженного «река гончих псов». Другими словами, это местная продукция. Говоришь, тот же самый рисунок ты видела в поле?

– Совершенно такой же. – Я выпрямилась. – Да, это, наверное, подсолнечное масло местного производства, а рисунок гончего пса – обозначение для этого поля. Я где-то читала, что крестьяне обозначают урожай со своих полей подобными символами – довольно рациональное изобретение, потому что большинство из них не умеют читать. Господи, да этого масла им хватит лет на десять! Как ты думаешь, для чего оно им нужно?