Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Чарльз приподнял одну из банок и поставил на место.

– Пустая, – коротко заметил он и отошел.

Я с любопытством взглянула на него.

– А что тут такого? Почему ты так заинтересовался?

– Потом расскажу, – ответил мой кузен. – Не здесь и не сейчас. А теперь давай поскорей покончим с этим делом. И хватит болтать.

Осторожно ступая, мы обогнули поворот коридора и ярдах в тридцати впереди увидели лестницу. Широкий пролет поднимался к площадке, на которой чернел еще один сводчатый проем с резной аркой. Дверь была открыта, резная створка прижималась к стене, однако вместо нее вход в покои преграждал тяжелый бархатный занавес. У одного края занавеса желтела тонкая полоска света. Мы замерли и прислушались. В неподвижном воздухе даже наше дыхание звучало оглушительно. Однако ничто не шелохнулось; из-за портьеры не доносилось ни единого звука.

Осторожно прикрывая фонарик рукой, так что между пальцами пробивался и плясал на алом бархате лишь тоненький и слабый, как светлячок, розовый лучик, Чарльз поднялся по лестнице и медленно, дюйм за дюймом, на цыпочках прокрался через площадку к сводчатому проему. Возле занавеса он остановился. Я держалась рядом. Он выключил фонарик. Теперь единственным источником света стала узкая щелочка у края портьеры.

По-прежнему не слышалось ни звука. Изнутри на меня повеяло странным терпким запахом табака тетушки Гарриет. Судя по всему, мы попали в покои принца. Значит, тетушка где-то совсем рядом. Должно быть, читала в постели, да так и уснула с книгой в руках. Я не слышала ее дыхания, но ведь эта спальня такая большая, к тому же если она перед сном задернула занавески над кроватью…

Мой кузен осторожно протянул руку, отодвинул край занавеса на пару дюймов и приник лицом к узкой щели. Я пригнулась и тоже заглянула внутрь.

Я не ошиблась: мы в самом деле попали в опочивальню. А портьера, из-за которой мы выглядывали, находилась в ногах тетушкиной кровати.

В помещении было очень мало света. Узкая щелка у края занавеса казалась светлой только по контрасту с окружающей нас чернотой. На столе стояла керосиновая лампа. Фитилек ее был подкручен очень низко, и на конце его трепетал крохотный язычок пламени. Но я помнила внутреннее убранство зала и неплохо различала обстановку. По сравнению с прошлой ночью ничего не изменилось: тот же красный лаковый стул, та же груда немытых тарелок на столе, та же «мечта ипохондрика» – гора склянок с лекарствами на комоде, та же миска на полу, но на сей раз надпись «Для собак» была полускрыта налитым молоком для кошки. А на кровати…

В первый миг у меня перехватило дыхание – мне почудилось, что тетушка Гарриет по-прежнему там, в ярде от нас, сидит на кровати там же, где сидела прошлой ночью, кутаясь в кокон из шалей и шелковых платков. Вдруг я поняла, что зал Большого дивана пуст. В темном углу у изголовья кровати валялась лишь груда скомканных одеял, алела красным пятном сброшенная кофта да топорщилась мятая шерстяная шаль.

В тот же миг на меня снова накатила холодная волна тошноты, по телу пробежала ледяная дрожь. На неряшливой постели подняла голову и посмотрела на меня зеленоватыми глазами маленькая черная кошка. Чарльз заметил ее одновременно со мной. Я отшатнулась и упала к нему в объятия. Он отпустил занавес и вышел в коридор. Ласковые руки обняли меня.

– Спокойно, милая, спокойно, она сюда не войдет.

– Точно?

– Конечно. Все хорошо, родная, успокойся.

Я дрожала всем телом, и руки сжали меня крепче. Моя макушка находилась вровень с его щекой.

– Погоди минутку, – прошептал Чарльз, – и тогда пойдем.

Он подержал меня в объятиях еще немного, пока дрожь в моем теле не унялась и от горла не отступила ледяная тошнота. В коридоре было по-прежнему тихо и очень темно. По звуку дыхания я поняла, что Чарльз поднял голову и прислушивается, вглядываясь в темноту. Потом он снова повернулся ко мне. Я почувствовала, что он задержал дыхание, собираясь что-то сказать, но вдруг его щека мимолетным движением скользнула по моим волосам.

– Кристи…

– Что?

Краткая пауза. Тихий вздох вырвался у него из груди и пошевелил мне волосы.

– Ничего. Отлегло?

– Да.

– Тогда пошли.

– Ты… ты правда не хочешь подождать немного и увидеться с тетушкой? То есть я не думаю…

– Нет. Забудь об этом, мы возвращаемся.

– Прости, Чарльз. Мне очень стыдно…

– И есть за что. – В его шепоте прозвучала насмешливая укоризна. – Смелей, моя хорошая, она тебя не съест. Будь же большой и храброй девочкой. Твой Чарльз сразится за тебя с противной кошкой.

Ужас отступил. Я рассмеялась.

– Ты мой большой и храбрый Чарльз, – прошептала я. – Но что будем делать, если наткнемся на собак? Спасибо, мне уже лучше.

– Правда? Тогда, пожалуй, хватит приключений на сегодня. Пошли обратно к тебе в гарем, девочка моя.

Расписная дверь все еще оставалась приоткрытой, воздух в павильоне был восхитительно свеж и дышал сладкими ночными ароматами.

Мы поднялись на мостик, и я вслед за Чарльзом перепрыгнула через провал. Но он не сразу отпустил меня.

– Кристи… – тихо, но быстро произнес Чарльз. – Мне нужно кое-что сказать тебе.

– Я так и знала. Давно догадалась, что у тебя что-то на уме. Ну, выкладывай.

– Не совсем так. Я ничего не знаю наверняка. Просто есть, скажем так, кое-какие догадки, хотя они мне самому кажутся безумием. Знаю только, что многое из того, что тут происходит, мне очень не нравится. Тут что-то нечисто. Но до поры до времени я ничего не стану тебе рассказывать. Да-да, и не спорь, придется тебе смириться.

– Но почему?

– По той простой причине, что я ухожу, а ты должна остаться в этом дворце до утра. Нет, Кристи, выслушай… тебе предстоит встретиться с Джоном Летманом и держаться с ним вежливо, как обычно, не подавая вида, что тебе кое-что известно, и, кроме того, кто знает, что на уме у тетушки Гарриет? Вдруг ей взбредет в голову еще раз увидеться с тобой? Тогда…

– То есть как – держаться с Джоном Летманом «вежливо, как обычно»? Значит, именно с ним что-то неладно?

– Говорю тебе, это только догадки. Все мои рассуждения строятся на догадках. Но тебе предстоит остаться здесь.

– Значит, чем меньше я буду знать, тем лучше? – презрительно воскликнула я. – Банальная шутка, Чарльз, банальная! Думаешь, я не сумею изобразить святую невинность? Да я всю жизнь только этим и занимаюсь. Да не зли же меня! Если на то пошло, весь сыр-бор разгорелся из-за меня, а не из-за тебя! Ну давай же, рассказывай, хватит увиливать! Джон Летман что, любовник тетушки Гарриет или еще похуже?

– О боже, – пробормотал Чарльз. – Если бы дело было только в этом…

Я долго спорила, но поколебать Чарльза мне так и не удалось. В конце концов он отпустил меня и направился обратно к разрушенному мостику.