Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Я с удовлетворением подумала, что тогда мне не придется испытывать угрызения совести за то, что потащила ее с утра пораньше в горы. Мы можем, например, взять машину из Ираклиона до Айя-Галлини, там нанять каик, и я покажу ей точное место, где Колин сорвал со стены церквушки ясенец белый.

– Нам надо это решить, – сказала Фрэнсис, – правда день-другой можно и повременить: ты ведь не хочешь отправиться туда завтра же? Тони, вы не могли бы подать кофе на террасу? Если ты готова, Никола…

– Я только все-таки схожу за жакетом, – поднимаясь, сказала я. – Дай мне origanum, я спрячу его в надежное место наверху.

Я осторожно положила полиэтиленовый мешочек с драгоценным растением на стол у себя в комнате и взяла висевший за дверью жакет. Когда я надевала его, что-то твердое в одном из карманов глухо стукнулось об угол стола. Я сунула в карман руку и нащупала холодный металл, тонкое острое лезвие ножа.

Холодный предмет коснулся моей кисти, уколов легким разрядом электрического тока. Тут я вспомнила. Я вытащила его из кармана, взглянула на него. Нож Ламбиса, конечно, тот самый, который я забрала у него во время ужасной трагикомической стычки в разрушенной церкви. Мне следовало вспомнить о нем раньше и вернуть. Что ж, я еще смогу это сделать, когда сбудется мое развеселое «до встречи в Афинах».

Я уже повернулась, чтобы убрать его с глаз долой в чемодан, как мне в голову пришла мысль, которая заставила меня застыть на месте с неосознанным еще страхом, растекающимся по коже, как ледяная вода. Когда я приходила забрать полиэтиленовые мешочки для Фрэнсис, я ведь вроде обшарила оба кармана жакета. Да или нет? Я нахмурилась, напрягая память. Потом пришла уверенность: я совала руку в оба кармана и не могла не заметить ножа. Его там не было.

София. Единственное объяснение. София, должно быть, обнаружила нож, когда вешала мой жакет. Она брала его… зачем? Чтобы показать Стратосу и Тони? Брала с собой как раз тогда, когда я видела ее исчезающей за дверью кабинета Стратоса, и только для того, чтобы потом тихонько положить его обратно, пока я обедала? Зачем?

Я с размаху села на край кровати, вне себя от охватившей меня паники, попыталась размышлять последовательно.

Нож Ламбиса. Это не важно, об этом не следует забывать. Это не важно. Здесь его никто не опознает; никто из них не видел Ламбиса, никто даже не знает о его существовании. Нож, скорее всего, не может связать меня с этой историей, скорее всего…

Зачем же тогда София сделала то, что она сделала? Просто потому, говорила я себе, что она и ее сообщники, как все преступники, очень чутко реагируют на всякие мелочи. Обычная женщина-туристка вдруг носит в кармане без футляра весьма внушительного вида нож. Она решила, что не мешает показать его брату. Но точно ли только этим и кончилось дело?

Я могла бы купить такой нож в качестве сувенира: несмотря на его внушительный вид, он был довольно изящный – медная рукоятка отделана голубой эмалью и филигранной резьбой у основания клинка. Рассматривая, я перевернула его на ладони. Да-а, вот история. Впрочем, если меня спросят, скажу, что купила эту штуку в Ханье, отчасти как игрушку, отчасти из-за того, что это все-таки подходящий инструмент выкапывать растения для Фрэнсис. Вот почему я взяла его с собой сегодня… Да, это подойдет… я пользовалась им сегодня… это объяснит, почему он уже не выглядит новым: щербины в эмали рукоятки, кое-где зазубрины.

Я с облегчением поднялась и уже готова была расстаться со своими страхами. Такое объяснение подойдет, а пока я уберу его подальше, и надо обязательно не забыть отдать его Ламбису. Наверняка он нужен ему.

Но тут нож выпал у меня из рук и, воткнувшись в дощатый пол, закачался. Я снова уселась на кровать и, закрыв глаза, подперев щеки руками, тщетно пыталась избавиться от картины, которую восстанавливала моя память…

Ламбис, расслабившийся на солнце, сидит рядом с Колином и вырезает из дерева маленькую ящерку. Это после того, как мы вышли из церкви, после того, как я взяла у него этот нож и положила в карман. Он вовсе не расставался с ним; его собственный нож, которым он всегда пользовался, имел деревянную ручку… Я вспомнила это теперь, вспомнила и ножны из тисненой кожи, которые висели у него на ремне и которые лежали рядом, когда он занимался вырезанием…

А этот нож? Эта штука с ручкой из меди, покрытой эмалью, которую я забыла вернуть и она осталась у меня в кармане? Это изящное смертоносное лезвие с эмалью турецкой работы?

«Он выхватил нож, – сказал Марк, – и тяжело упал, стукнулся головой о камень, вот и все… мы взяли у него все остальное, а ботинки зарыли».

Джозеф! Оружие Джозефа, и по этим щербинам, зазубринам его можно безошибочно узнать. И это найдено у меня в кармане женой Джозефа! Показано Тони, показано Стратосу! Потом потихоньку сунуто назад, туда, где было обнаружено.

Я не стала раздумывать, что они могли предположить или можно ли придумать какую-нибудь историю о том, как я нашла этот нож в горах. Я просто села, пытаясь потушить невольную панику, которая велела мне бежать, бежать мне и Фрэнсис, бежать немедленно, этим же вечером, бежать к друзьям и свету, к нормальным людям и местам, прочь из этого кошмара.

К Марку!

Немного погодя я положила нож в чемодан, взяла себя в руки и сошла вниз по лестнице.

– А, мисс Феррис, – сказал Стратос.

Он был в коридоре, позади стола, просто стоял там, поджидая меня. Из-за закрытых дверей кабинета доносились голоса Тони и Софии. Голос последней, поднявшийся до высокой, настойчивой ноты, сразу оборвался, когда заговорил Стратос.

– Надеюсь, вы неплохо провели день, – продолжал он.

– Спасибо, очень хорошо. – Я улыбнулась, а кончики пальцев словно кололо иголками. – Довольно длинный денек, но я получила от него удовольствие.

– Тони говорит, что вы добрались до старой церкви. – Тон у него вполне нормальный, даже дружелюбный, но что-то в нем заставляло меня отвечать как на допросе.

– Да. – Голос у меня охрип, и я закашлялась. – По тропинке идти было нетрудно, и церковь, конечно, посетить стоило, вы в этом были совершенно правы. Я только пожалела, что не было с собой фотоаппарата.

– Но ведь это мисс Скорби фотограф, так ведь? – И по-прежнему ровный голос, и ничего в нем такого, чему бы я могла дать определение.

Черные глаза грека внимательно смотрели на меня. Я и в лучшие-то времена не могла в них ничего заметить, кроме довольно обычного выражения, а сейчас глаза Стратоса были словно за дымчатыми стеклами.

Я улыбнулась этим ничего не выражающим глазам и положила еще один кирпичик правды в стену невиновности, которую пыталась возвести: