Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

На самом деле я по-настоящему не задумывалась, не задавала себе вопроса, что он собирался сделать и получила ли я в действительности отсрочку до завтра. Я только знала, что где-то в море, в этой самой черноте был каик без огней с Марком на борту и что мы с Фрэнсис обязательно выберемся отсюда сегодня же.

Мы бесшумно спустились по каменным ступенькам лестницы. Где-то разок гавкнула собака и смолкла. Море негромко шелестело под береговым ветром – темная пустыня, громадное, дышащее в ночи существо.

– Старайся держаться скал, – шепнула я Фрэнсис. – Галька будет шуршать.

В своей легкой обуви мы неслышно прошли по отшлифованным гребням скал, ковер из ледяных маргариток глушил наши шаги. Ночь была настолько темной, что даже отсюда массивный прямоугольник гостиницы был едва различим, если бы не побелка, его и вовсе не было бы видно. Вокруг – ни огонька. Дальше, в деревне, тоже кромешная тьма, только раза два забрезжило вдалеке: кто-то все еще не спал далеко за полночь. Еле приметный тусклый свет из церкви намекал на лампады, горящие перед иконами всю ночь.

Мы шли на ощупь, каждые полметра – мука ожидания тревоги в гостинице, но приходилось двигаться медленно, хотя хотелось включить фонарик и спешить, спешить…

И вот наконец мы оказались на гальке. Она гремела под нашими осторожными ногами, как горная лавина. После дюжины нетвердых шагов я положила руку на плечо Фрэнсис, остановила ее:

– Подожди. Прислушайся…

Мы подождали, пытаясь услышать что-то, кроме звуков нашего собственного дыхания. Если мы нашумели так, что нас услышали, то и наши преследователи не смогут идти без шума.

Ничего. Только дыхание моря.

– Ты уверена, что луны не будет? – шепнула Фрэнсис.

– Уверена.

Небо было бархатно-черным, слегка затуманенным вуалью облаков, тянущихся с Белых гор. Позднее, может быть, появятся звезды, но сейчас оно было черным-черным и благоприятным для беглецов. Лунные пряхи сделали свое дело. Где-то за черным горизонтом утонувшая луна готовилась снова разматывать клубок света к берегу. Но не сегодня ночью.

Я снова коснулась плеча Фрэнсис, и мы пошли дальше.

Только когда пробудешь некоторое время ночью под открытым небом, начинаешь различать всякие мелочи, даже оттенки темноты. Море – живая темнота, галька – шуршащая, подвижная, вязкая темнота, утесы, которые теперь высились справа от нас, – смутно вырисовывающаяся ламповой копотью громада, которая отражала звуки наших шагов и даже нашего дыхания. Двигаться тут приходилось мучительно медленно, утесы, давящие на нас справа, выступали под ногами зазубренными каменными корнями, заставляли менять направление. С другой стороны, в каком-то ярде от нас, кромка моря то на фут подступала к нам, то на фут отступала, слабо светясь еле видимой линией белой пены – единственного для нас ориентира.

У меня не было ни малейшего представления о том, сколько времени заняла у нас эта часть пути. Казалось, мы шли уже долгие часы. Но вот мы наконец миновали всю дугу залива, и перед нами оказалась высокая, как собор, скала, она поднималась из моря, прямо из глубокой воды, глухо плещущейся у ее основания и пенящейся среди упавших с нее валунов узенького штормового пляжа, единственного огибающего ее пути. Мы пробирались мимо этого мыса при дневном свете, сможем ли сделать это в темноте?

Надо было. Но даже в виде упражнения я никому не посоветую с милю или около этого глубокой ночью тащить чемоданы по песку и по гальке, а потом медленно пробираться по узкой тропке, где каждый неверный шаг означает погружение на пару саженей в море, которое, несмотря на свое спокойствие, зазубрено клыками скал, как челюсти акулы.

Я оглянулась, когда дошла до мыса. Последний лучик света из деревни исчез; залив, который мы только что обошли берегом, казался темным провалом.

– В море… огни. Повсюду, – сказала Фрэнсис и затаила дыхание.

Я обернулась и с изумлением увидела, что темнота кишит крохотными огоньками. Потом поняла, что это.

– Рыбаки ловят на свет, – объяснила я ей. – Они далеко отсюда. Я видела, как они выходили в море. Наверное, мы были слишком низко, чтобы увидеть их от залива. Ну как ты, справишься? Только пока не надо светить фонариком.

– Буду стараться, – бодро сказала она, – собственно, я вижу вполне прилично. У меня теперь прорезалось ночное зрение.

Второй залив был поменьше, всего лишь бухта с песчаным берегом. Песок – красивый, светлый, плотный – был хорошо виден во мраке и позволял двигаться без опаски. Здесь мы даже выиграли время и минут за десять дошли до второго мыса, где тоже продвигались довольно быстро. А по штормовому пляжу, который вздымался у оконечности мыса, как пена у носа корабля, была протоптана хорошо заметная тропка. Я осторожно обогнула скалистый выступ мыса, ступила на твердый песок дельфиньего залива и обернулась: Фрэнсис четкой тенью осторожно пробиралась по тропке вниз, где ее ждала я.

– Порядок?

– Да. – Она тяжело дышала. – Это и есть залив?

– Да. В него далеко вдается скалистая коса. Нам надо по ней добраться до глубокой воды. Теперь, слава богу, можно пользоваться фонариком. Вот. – Я сунула фонарик ей в руку. – Пусть он лучше будет у тебя. Дай мне твой чемодан.

– Не надо. Я сама…

– Не дури, здесь недалеко, а мой – нетяжелый. Здесь непросто пройти… лагуны среди скал и прочие сюрпризы… так что кто-то из нас должен идти налегке и освещать дорогу. Вот, возьми мой рюкзак. Я пойду за тобой.

Она с неохотой протянула мне свой чемодан, взяла рюкзак и включила фонарик. Луч света был необычайно ярок после кромешной тьмы, он так высвечивал песок и скалы, что на мгновение потерялось ощущение расстояния и пропорций.

По крайней мере, так мне казалось, и думаю, что то же самое испытала и Фрэнсис, потому что, едва сделав несколько шагов, она вдруг громко вскрикнула от боли, пошатнулась и как подстреленная рухнула на песок. Фонарик у нее выпал, раздался зловещий прощальный звук бьющегося стекла; темнота укутала нас, как одеялом.

Я бросила чемоданы и через мгновение уже была внизу рядом с ней.

– Фрэнсис! Что такое? Что случилось?

За последние три дня моя нервная система испытала такие непомерные нагрузки, что в первый момент я поймала себя на мысли, что найду ее мертвой.

Но она была вполне живой и вовсю бранилась:

– Проклятая нога! Ты когда-нибудь встречала такую дуру, а ведь и фонарик был! Эта штуковина разбилась?

– Боюсь, что да. А твоя нога?..

– А-а, это все та же лодыжка. Не беспокойся: всего лишь вывих, как обычно. Если посидеть немного да как следует выругаться – все пройдет. Черт возьми, я вся мокрая! Ты была права насчет этих лагун в скалах; они только кажутся отлогими песчаными понижениями… Мне было не видно как следует. А теперь, раз фонарик разбился… – Она запнулась в ужасе. – Ники, ведь у нас нет фонарика!