Александр Олейников - Дом №12

Пришедши в себя, я отправился домой, с Тенетниковым я прощаться уже не стал, да и не хотел, поскольку власть его и сила таяли у меня на глазах; дома я обнаружил всю свою спину покрасневшей и жестоко болевшей, так, что надо было использовать особый бальзам, имеющий необычайное воздействие на поврежденную кожу тела.

Итак, мой уважаемый читатель, поспешу оканчивать эту фантастическую повесть об моих переживаниях, тем более что они и без того уже подходят к своему логическому завершению, и, так как материала для рассказа остается совсем немного, то поспешу разделить его на три заключительных главы.

Предыдущее сражение, которое мне удалось совершить и погибнуть в конце концов геройской смертью, так повлияло на мой рассудок, и так повысило мою собственную самооценку, что мне будет весьма приятно описывать вам свое новое сражение, более масштабное чем два предыдущих, которое непременно возникло в моем воображении, исходя из наличия в нем памяти об других битвах, и которое также будет описано теперь же. Честно признаться, это моя самая любимая глава, и много раз еще, уж когда все закончилось, мне приходилось перечитывать ее и вспоминать об столь грандиозном событии. Да не то чтобы даже и вспоминать, а просто писать, писать об ней весьма приятно и желанно: иной раз, чтобы записать в мою записку хотя бы одну другую главу, мне приходилось сидеть за этим делом несколько дней сряду, отходить от стола, препроводить время в философическом раздумье, особливо когда какая-нибудь барыня или дама недурной наружности проходит по Литейной прямо около самого моего дома, да так, что какой-нибудь Любен или Созьо на ее тоненькой шейке разит и манит все, что ни было вокруг; или какое-нибудь такое низенькое декольте с этаким шлейфом, черт возьми.

Впрочем, вернусь к изложению.

Мне хотелось бы сразу перейти к описанию этой битвы, но тут следует сделать несколько отступлений и добавить кое-что про очередную встречу с Тенетниковым.

– Здорова братец, садись. – Начал он деловито, усаживая меня на стул к себе в кабинете. – Знаешь, что я тебе скажу?

– Что?

– А вот что. – Тут он разложил предо мною около десяти штук баночек с закрытыми крышками, но когда он открыл одну из них, я обнаружил в ней сильно и приятно пахучий порошок черного цвета, который походил на опий.

Надобно знать, что настроение у Тенетникова в этот раз было совершенно неописуемое. Он много раз потирал ладонями и улыбался без повода, и даже что-то старался напевать. По всему этому можно было заметить, что он был сильно рад и имел что сказать мне.

– Ну? Как? А? Ась? – Говаривал он на разные лады. – Как порошок-то?

– Это что, новый сорт? – Говорил я, с удивлением разглядывая и нюхая его.

– Это «Черное сердце», лучшее, что когда либо существовало в природе. Такого ты больше нигде не найдешь, даже наши самые лучшие алхимики признались, что никогда еще такого не делали. Прямиком из Германии, пол пуда оптом, а признаюсь, это стоило мне половину моего состояния. Черт побери, да я сам от себя в экзальтации!

Я смотрел на этого человека, на его лицо, на беглые и возбужденные глаза, на слюни, брызгающие изо рта, на потный лоб, на трясущиеся руки, и во всех этих движениях я видел решительного коммерческого предпринимателя, рвача, торговца, лавочника, ушлого подлеца, спекулянта, миллионера, скупого и алчного богача, сребролюбца, но никак не ангела и посланника Божия.

– Поверь мне, братец, – продолжал было он, – никогда в своей жизни не встречал я столь славного сорта опия. Что ж, желаешь? Ведь другого у меня сейчас нет.

– Желаю, но сколько же он стоит, этот сорт? – Отвечал ему я, зная, что у него есть и другие сорта.

– Да два всего стольника.

– Как? Двести рублей?

– Ну да. Да разве для тебя это деньги?

– Неужели так много? Да это еще и со скидкой?

– Да другому бы я и в пятистах рублев не отдал. Ведь это же какой сорт? Монарший сорт! Его курят аристократы и августейшие личности, там, в высшем свете, в Европе.

– Что ж, ну раз в Европе. – Тут я достал ему две государственные и порешил, что только так, лишь один раз испробую этот дорогой сорт, и больше не стану покупать его.

Все было устроено, спичка как всегда пыхнула, порошок загорелся и тут же вспыхнул черною мглою, что даже самый лик смерти образовался из этого дыма. Но вот странность, доселе не испытывал я никогда еще подобных чувств, даже если и другой какой сорт усилить в пять крат. Этот сорт настолько усилил все мои мысли, настолько потряс меня и заворожил, что теперь, после этой самой моей первой покупки я бы не то чтобы две государственные дал, я бы и десять за него дал. Это было непостижимо; вам, простым смертным, не понять этих чувств и сил, что двигали мною.

– Ну как? – Спрашивал меня Тенетников, когда я уже оказался в мире.

– Лев Борисович, – отвечал я в полузабытьи, – я… я Бог! Я люблю вас!

– Ну полно, полно, а теперь за работу.

– Это что же, разве опять? – Изумлялся я.

– Ну почему же опять? Так ведь почти каждый день. А нечего жалеть этих скверных мошенников, ведь тебе-то от того лишь будет лишний добрый поступок на Божьем суде. Идем, я покажу тебе эту веселую троицу.

– Троицу? – Я все больше и больше удивлялся на этим человеком и не знал, шутит ли он или нет.

Тенетников ничего мне не ответил, а вышел в общую залу, после чего я и сам вышел за ним, где и впрямь обнаружил его подле трех мертво сидящих человек. Никого из них я не знал ранее.

– Что ж, хватай этого и понесли. – Сказал он мне и мы принялись за дело.

В течении еще нескольких часов мы занимались ставшим для меня обыденным делом, а когда все было погружено, мы как всегда втроем отплыли в ночь на Фонтанку.

Но не это хотел рассказать я вам, а то, что когда мы начали сбрасывать трупы, то случилась еще одна странность, изумившая меня и может даже чуть-чуть Тенетникова.

– Давай, – говорил он, хватаясь за первое тело. – Раз, два, три! Бросай!

Труп с брызгами бултыхнулся в воду.

– Давай, – говорил он, хватаясь за второе тело. – Раз, два три! Бросай!

Труп с брызгами бултыхнулся в воду.

– Давай, – говорил он, хватаясь за третье тело. – Раз…

– Господи Боже мой! Где я!? – Завизжал и закривлялся третий мешок.

– Два!

– Лев Борисович, он живой! Человек жив!

– Поздно уже!

– Святители мои, я заплачу вам десять тысяч!

– Три! Бросай!

Труп с брызгами, с криками и мольбами бултыхнулся в воду.

– Черт возьми, – говорил Тенетников, потупив голову и смотря на колебаемую водную гладь. – Ведь вот жив был человек, а ты его убил, Иван Андреевич.

– Нет, позвольте, я же протестовал против этого! – Восклицал я. – Ведь вы сказали что поздно, и мы, получается, вдвоем убили его, Господи… убили.