Елена Арсеньева - Тайна Зинаиды Серебряковой

Я ужаснулся жестокости этого обряда, и тогда один из русов сказал: «Вы, о арабы, глупы… Вы берете самого любимого для вас человека и бросаете его в прах земной, и съедают его гнус и черви, а мы сжигаем его во мгновение ока, так что он входит в рай немедленно». Действительно, не прошло и часа, как превратился корабль, и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в мельчайший пепел. Потом русы построили на месте этой ладьи нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его столб, написали на нем имя этого вождя и удалились».

— Булка! Сюда! — давя на горло Андрея, заорал сзади Семен, а Лада Мансуровна сунулась в карманы струмилинского халата, вышвырнула оттуда записную книжку, носовой платок, расческу и полезла в карманы брюк.

В следующую минуту Семен перелетел через нагнувшегося Струмилина и упал на пол, заодно сбив с ног владелицу «Ла ви он роз».

— Булка! — взвыла и Лада Мансуровна, вскакивая, как резиновый мячик. — Булка, быстро!..

Однако действующих лиц в комнате не прибавилось.

«Ай да Валюшка, ай да молодец!» — подумал Струмилин, исподтишка наблюдая за Семеном, который все еще лежал на полу.

— Коль я говорю, что негативов у меня нет, значит, так оно и есть, и совсем незачем хватать меня за горло и всякие другие места, — укоризненно сказал Струмилин, на всякий случай отступая к стене, чтобы обезопасить спину, и выстраивая впереди бруствер в виде спинки стула. — Бояться меня вам совершенно незачем, как, впрочем, и Лиды. Вообще с чего вы взяли, что в этом деле каким-то боком замешаны именно мы? Что, больше некому было заглянуть в этот ваш «черный зал» с фотоаппаратиком? Насколько я понимаю, там был настоящий проходной двор, или мужиков туда пускали строго по списку?

— Заткни свою пасть! — заорал Семен, держась за поясницу. — Тебе все равно никто и никогда…

— Тихо! — скомандовала Лада Мансуровна, резко взмахнув рукой. — Значит, мужики сюда ходили? Значит, по списку? — Ее небольшие и очень темные глаза так и бегали по лицу Струмилина, оставляя впечатление снующих по нему липких мушиных лапок. — Хорошо! Пошли. Тебе будет полезно кое-что увидеть. Да не бойся, сейчас тебя никто не тронет. Нет надобности, — пояснила она, уловив выражение явного недоумения в глазах неприятеля. — Придержи лапы, Семен. Этот лох ничего не знает.

— Кстати, а вам известно, что такое на самом-то деле лох? — заносчиво спросил Струмилин, несколько обиженный тем, что Лада Мансуровна так мгновенно раскусила: он и в самом деле знает даже меньше, чем ничего. — Лох, на профессиональном языке рыбаков, — это выметавший икру лосось. А поскольку икру мечут, как вы понимаете, только самки — значит, это слово имеет отношение более к роду женскому, а не мужскому. И называть лохом мужчину некорректно.

— Грамотный, да? — У Семена вдруг стали белые глаза. Так он не злился, даже когда Струмилин качественно шваркнул его об пол. — Книжки читаешь, да?

— Есть такое дело, — покладисто кивнул Андрей. — Ну, мне вроде что-то хотели показать?

— Покажем, покажем. — Лада Мансуровна, выходя, поманила его за собой. — Тебе будет очень интересно.

Сделали несколько шагов по коридору, потом спустились в подвал. Запас краски здесь стоял просто ужасающий. Мимо, чихая, прошагал тщедушный паренек, толкая перед собой каталку, на которой стояло несколько манекенов обоего пола в вечернем прикиде.

Струмилин невольно фыркнул, вспомнив, как в «Мастере и Маргарите» везут в клинику знаменитого психиатра, профессора Стравинского, коллектив какого-то учреждения, на который Фагот, он же Коровьев, напустил неистребимую страсть к пению. Помнится, страдальцы стояли в грузовике, держась за плечи друг друга, выкликая: «Славное море, священный Байкал!» — и прохожие думали, что это экскурсия едет за город.

Правда, здешние дамы и господа не пели.

Лада Мансуровна открыла дверь в небольшой зальчик и заговорила преувеличенно-громко, словно хотела, чтобы ее услышал не только Струмилин, но и маляры-штукатуры-работяги, споро орудующие мастерками и прочим инструментом во всех углах зальчика:

— Теперь у нас здесь будут проводиться презентации модной одежды. Мы пришли к выводу, что эстрадный зал нерентабелен, да и наши клиентки ищут у нас не столько шума, сколько тишины, поэтому решили устроить еще одну комнату отдыха. Дамы будут сидеть вот здесь, в креслах, а на сцене перед ними пройдут лучшие модели города. Будут установлены также манекены, подобные тем, которых вы только что видели. Надеюсь, у санэпидстанции не окажется никаких претензий?

Парочка работяг без особого интереса оглянулись на парня в робе «Скорой» и снова вернулись к своему занятию. Видимо, решили, что у работников санэпидстанции такая же форма.

Лада Мансуровна прикрыла дверь и с торжеством воззрилась на Струмилина:

— Понял? Все, больше никто и никогда… Лопнул шарик, ясно тебе? Шарик лопнул! А на «Ведомости» мы подадим в суд. При поддержке Порываева, жену которого грязно оклеветали. Обыкновенный фотомонтаж! Фотошоп творит чудеса! Причем эта неврастеничка Оксана будет свидетельницей обвинения. Так что даже если ты все же имеешь отношение к фоткам, тебе никто не поверит. Можешь идти на хер со своими обвинениями!

Струмилин пожал плечами.

— Простота человеческая не имеет границ, — приветливо сказал он Ладе Мансуровне. — Вы уверены, что оскорбили меня? Между тем слово «хер» в данном конкретном случае не имеет ничего общего с непристойностью. «Хер» — старинное название буквы Х. Перечеркнуть какой-то текст двумя чертами крест-накрест — нарисовать на нем букву Х. Хер, стало быть. Отсюда и слово «похерить». И как последующая модификация — послать на хер. «На хер тебя!» — просто-напросто: исчезни, сгинь, как перечеркнутый текст. Все чинно и благородно. Это уже потом развращенное человеческое воображение превратило невинную букву Х в синоним неприличного слова из трех букв. Так что… каждый понимает вещи согласно своей испорченности.

И пока Лада Мансуровна и Семен люто хлопали перед ним глазами, не в силах исторгнуть ни словечка из своих возмущенных грудей, Струмилин с благодарностью вспоминал свою маму, которая всю жизнь истово и фанатично восхищалась словарем Даля, не уставая приводить сыну примеры из этой сокровищницы русского языка. Он с удовольствием наблюдал, как меняет цвет лицо Лады Мансуровны: возмущенно бледнеет, краснеет, багровеет, лиловеет…

Но она здорово умела брать себя в руки, эта тетка! Пожала широкими плечами, усмехнулась:

— Забавно! Ну что, будем считать, что мы обо всем договорились? Тогда… всего доброго?

И как ни в чем не бывало начала подниматься по лестнице.

— Минуточку, — окликнул Струмилин.