Людмила Феррис - Синдром выгорания любви

— Вы что, у них дома были без разрешения следствия?

— Была по соображениям журналистским. Я материал буду готовить о женщинах, которые убили или пытались убить своих мужей.

— А я об этом знаю? — спросил Заурский.

— Пока нет, Егор Петрович, но я думаю, что вы меня поддержите в разработке этой темы, потому что я для себя не нашла ответ на вопрос: женщина, которая оказалась способна на убийство, все-таки палач или жертва? В данной ситуации Клара Андреевна — дважды жертва.

— А про дочку дальше можно? — спросил Сурин.

— Нина тут главный персонаж. Дети, родившиеся в тюрьме, — дети особые. Многие из них повторяют сомнительный жизненный путь родителей, становятся жестокими, копируют тюремные повадки. Резонно предполагать, что дети, рожденные матерями в тюрьмах, повторяют судьбу той, что дала им жизнь. Скорее всего, у Нины тоже произошел сбой генов, как у ее старшей сестры, только генов души, а это еще страшнее. Я не знаю, как и почему, но она вычислила Щукину. Думаю, что она много раз задавала вопросы матери, а Клара — человек честный и открытый, могла ей рассказать всю историю таким образом, что Нина заподозрила неладное. Щукину она случайно увидела в доме престарелых, куда устроилась на работу. Кстати, вам надо разобраться еще с одной историей — взаимоотношениями Котенковой и Щукиной. Они знали друг друга еще до того, как жизнь свела их в доме престарелых, знали и ненавидели друг друга. Нина тоже ненавидела Щукину, но она не просто ненавидела, а решила действовать. Фотографию, которую она нашла дома, девушка наклеила на маску, и в то время, когда дежурила, она просто пугала Щукину этой маской. На конкретные дни, вернее ночи, когда к Щукиной приходило привидение, мне указали соседка Щукиной Глафира Сергеевна и друг Петр Петрович. Я проверила — это были дежурства Нины Сергеевой. После того как маска случайно нашлась, я поняла, кто ее сделал и какое это имеет отношение к убитому Александру Гулько. Все встало на свои места.

— Ну, это обрывок истории прошлых лет, а кто все-таки убил Щукину?

— Думаю, что это сделала Нина Александровна Сергеева, Нани.

— Зачем?

— Я уже говорила, что дети, рожденные в тюрьме, особые дети, с поломанной психикой. Они уже появились на свет за колючей проволокой, хотя никогда не совершали преступлений. Кларе Андреевне после отсидки дороги были закрыты, она нищенствовала, перебивалась с хлеба на воду. Нина хотела в жизни другого, но другое не складывалось — она рано родила ребенка, муж сбежал, и перспективы одной воспитывать сына ее не устраивали. Она могла надеяться на единственную опору, — материнскую любовь, но Клара Андреевна всю жизнь горевала о безвозвратно ушедшей дочери Сашеньке и корила себя, что Сашенька умерла по ее вине. Саша как была первенцем, так и осталась первой для нее на всю жизнь. Нани считала, что любовь матери доставалась ей по остаточному принципу.

Кстати, в детдоме сердобольные сотрудники, нарушив закон, дали Нине новую фамилию, именно потому, что один из родителей совершил особо тяжкое преступление и они боялись, что у ребенка может быть психическая травма. Девочка заговорила на два года позже своих сверстников. Кроме собственной матери, Клары Андреевны, которая рассказала Нине историю своей жизни, думаю, что были еще «рассказчицы», например, воспитатели в детском доме. И еще есть одно странное совпадение — следователя, который вел дело, зовут Дмитрием Николаевичем Просиным.

— Да, именно так и зовут, — удивленно сказал Сурин. — Это тоже имеет отношение к делу?

— Да, имеет. Дмитрий Николаевич действительно возрастной человек, он болен, и за ним ухаживала медсестра Нина Сергеева, ставила ему уколы. Это я узнала в поликлинике, к которой приписан ваш ветеран, он, между прочим, остался очень доволен медсестрой Ниной. Специально она вышла на него или случайно, не знаю, но думаю, что именно он рассказал ей о деле, которое вел, — убийстве Александра Гулько. Это Просин заставил ее усомниться в том, что ее мать совершила убийство. Нина — женщина деятельная, она могла найти и других свидетелей, которых нашла я, свидетелей с косвенными уликами, и сложить свою картинку произошедшего. Она начала потихоньку пугать Щукину, но ей было этого мало, она все время искала удобный случай, чтобы отомстить, и случай этот ей представился.

— У вас чем дальше, тем интересней, — подал голос Сурин.

— Понимаете, к счастью, с журналистами люди охотней общаются, чем с правоохранительными органами. А поработав санитаркой, я к журналистским вопросам прибавила и знание темы.

— Не зря ты меня втянула в свою аферу, — улыбнулся Заурский.

— Ну что вы, Егор Петрович, без вашей поддержки у меня бы вообще ничего не получилось! — горячо сказала она. — Мне кажется, что однажды вечером Нина увидела, как сторож случайно оставил во дворе канистру с бензином. Кто перевернул канистру, разлил бензин, кинул спичку — пробегавшие подростки, просто хулиганы, выходившие курить старики — не знаю, но факт остается фактом — начался пожар.

Нина перед сном обходила палаты, она обманывает, что заснула в подсобке, ее видел Петр Петрович идущей по коридору. Нина увидела дым, но еще она заметила, что в конец коридора пошла Щукина, и решила, что это шанс. Она задушила Щукину пояском от ее же халата и разыграла комедию, о которой вы уже знаете.

— А доказательства, девушка, у вас есть доказательства, что это совершила Сергеева? У вас пока получается рассказ, яркий и цельный, одним словом — художественная литература.

— Добывать доказательства — это ваша работа. Думаю, что люди — и сторож, и Петр Петрович, и баба Таня, и Клара Андреевна, которая видела, как Нина вытаскивала из альбома фотографии убитого Александра Гулько, — подтвердят мои слова. Сделайте косвенные доказательства прямыми, я вам только поаплодирую.

— Спасибо, мне нужно уйти, — Сурин поднялся со стула. — Мне срочно на работу.

— Конечно, Алексей Александрович, вы и так со мной время потеряли. Спасибо вам за терпение.

Когда дверь за следователем закрылась, Юлька посмотрела на главреда и услышала:

— Сорнева, ты будешь, наконец, кофе? А то журналист, отказывающийся от кофе, у меня вызывает подозрение!

Наши дни

Она всегда знала, что мать больше всего на свете любила умершую Сашеньку. Мама всегда говорила про нее, рассказывала, какой доброй девочкой она была. И выходило, что будто Нину не за что любить и жалеть, раз она жива и здорова. Нина хорошо помнила детский дом, злые голоса воспитателей и обращение к себе — «тюремный подкидыш». Она не очень понимала, почему «тюремный», но старшие девочки объяснили ей, что раз мать сидит в тюрьме, то она самый что ни на есть «тюремный подкидыш», и добавляли такие страшные подробности, что Нине хотелось сбежать далеко-далеко.