Людмила Феррис - Синдром выгорания любви

— Я узнала его, — Щукина указывала скрюченным пальцем куда-то в потолок. — Это был он!

— Кто он и почему он к вам приходит? — наивно спросила она.

— Человек, которого я любила, — прошипела старуха.

— А-а-а, ошибки юности.

— Много ты понимаешь, — разозлилась Щукина. — Душа его мается. Виновата я перед ним. Плохо я с ним поступила. Ножом ударила. За душой он моей пришел, помру я скоро.

— Вы еще всех нас переживете, — ненависть в душе Нины клокотала и требовала выхода. «Виновата она перед ним! Передо мной ты, старая карга, виновата! Это я в тюрьме родилась и в детском доме баланду ела, а ты черную икру, которую тебе клиенты доставали. Ты передо мной прежде всего виновата!» Нина поняла, что убьет Щукину, не сегодня, может, но обязательно убьет, такие гадины, как она, не имеют права жить. Ее агонию она еще продлит немного, походит к ней в палату ночью в маске, чтобы чувство вины, которое возникло у Щукиной на старости лет, закрепилось, проросло внутрь, разложило ее на кусочки. Тогда смерть ей покажется избавлением.

В ту ночь, когда произошел пожар, Нина поняла, что судьба протягивает ей руку, которой она покарает преступницу, убившую ее отца, сломавшую жизнь ее семьи.

Когда на заднем дворе вспыхнул пожар — курить туда ходили многие, и медперсонал, и обитатели дома престарелых, — Нина хотела было забить тревогу, но другой путь развития событий показался ей более интересным, она увидела, что Щукина пошла по коридору к заднему дворику. В коридоре никого не было, было тихо и темно. Нина решилась.

— Это ты? — удивленно произнесла Прасковья Щукина. — Надо вызвать пожарных, мы горим!

— Тебе они уже ничем не помогут, — Нина ловко накинула поясок на шею женщине и крепко потянула, опуская на пол обмякшее тело.

Пусть кто-то теперь рассказывает ей, как страшно убить человека. Это не страшно, когда мысленно убиваешь много раз, руки не дрожат и не текут слезы. Наступает состояние легкости, хочется парить и не видеть, не вспоминать, что там было на грешной земле.

Наши дни.

— Знакомьтесь, молодого человека зовут Юрий, Юрий Тарасов, предприниматель. — Главред был в хорошем настроении, чего не скажешь о Юлии Сорневой.

— Очень приятно, — она кивнула, но даже не повернулась в его сторону. Она не хочет знакомиться ни с какими предпринимателями, ни с какими Юрами, потому что хочет, чтобы ее просто не трогали. У нее упадок сил, творческий застой, если хотите, творческий спад. Юлька потеряла сон и желание что-то писать, творить и менять мир. Хватит ей одного дома престарелых, она словно оставила там частичку своей души и бегает каждый день, чтобы посмотреть, как новая санитарка меняет памперсы, и пообщаться с оставшимися близкими людьми.

— Ты совсем с ума сошла?! — возмущается Кристина, которая закончила на нее обижаться за то, что она себя выдавала совсем за другого человека. Ей было невдомек, что тут может притягивать, в доме престарелых, не медом же тут намазано. — Тебе что, своей работы мало? Снуешь тут, как челнок, проверяешь чистоту, как санитарный врач. Уже иди в свою газету! Ну тебя!

У Кристины хорошее настроение, все-таки она ходит в кино со следователем Алексеем, а может, и не только в кино. Юлька не спрашивает, будет нужно — скажет сама.

Кристина проходит по делу о мошенничестве свидетелем, и Сорнева не собирается рассказывать и делиться со следствием какими-нибудь подробностями. У нее у самой рыльце в пушку, но она уверена в том, что делает благое дело — на деньги, что отдала ей Кристина, Надя Метеля купила квартиру своей тетке Глафире Сергеевне, но та наотрез отказалась уходить из дома престарелых.

— Здесь за мной уход медицинский, а что я одна буду в квартире как сыч сидеть!

Надя плакала, просила прощения у тетки, на то и родственники, чтобы уметь прощать даже самые непростительные ошибки. Редакционный корректор Надя опять в поисках очередной любви и рассказывает, что ее друг сейчас служит в жаркой стране, и когда срок контракта закончится, он обязательно к ней приедет. Ответсек Мила Сергеевна фыркает у Надюшки за спиной и крутит пальцем у виска.

А Юля жалеет Надю: она — человек романтичный, и переписка ей помогает верить в любовь и заграничное счастье, хотя Юля уверена, что глубоко в душе Надя понимает, что это сказка и человек на другом конце интернет-пространства вообще может оказаться бабушкой в инвалидной коляске или юнцом. Но так хочется верить, обманываться и надеяться на чудо, а чудес, как известно, не бывает.

Уголовное дело Антонины Котенковой еще долго не дойдет до суда, всплывают все новые и новые подробности, новые истории и новые фигуранты. Антонина молчит, а вот ее любовник Геннадий Иванович активно сотрудничает со следствием. Шок, который испытал город, когда Антонину арестовали, потихоньку сходит на нет. На должность директора дома престарелых назначена молодая и энергичная женщина, которая рьяно взялась за ремонт.

Женщина преклонного возраста Генриетта, которая поступила на место Прасковьи Щукиной, красит щеки румянами арбузного цвета. Румяна обсыпаются с морщинистых щек и лежат на груди.

— Детка, ты плохо выглядишь! — сочувственно говорит она Юле.

— Так она целыми днями полы моет, вот и устает, — поддерживает ее Глафира Сергеевна.

Юля уже десять раз говорила им, что она уволилась из дома престарелых, нашла другую работу, но они ничего не помнят об этом. Для них она по-прежнему санитарка, которая продолжает работать.

— Я не работаю больше здесь, я вам это уже говорила, — в отчаянии произносит она.

— Как не работаешь, — возмущается Генриетта. — Ты же меня вчера печеньем кормила. Мягкое, овсяное.

Надо же, а про печенье она помнит! Оно и правда было овсяное.

— Так это я просто в гости к вам приходила, гостинцы принесла.

— Какие гости? — недоумевает Генриетта. — Ты же наша санитарка Юля.

Юлька только махнула рукой, какая теперь разница, как ее тут называют, главное, что узнают.

Сильно сдал Петр Петрович и теперь почти не выходит в коридор. Кристина пообещала поговорить с врачом, вдруг необходимы какие лекарства. Юлька лекарства купит, благо в аптеках все полки заполнены, были бы деньги.

Историю с Ниной Сергеевой и Прасковьей Петровной здесь стараются не вспоминать. Медперсонал обучен, что и где говорить, а у стариков памяти совсем нет, ну, рассказывал кто-то какую-то страшную историю, только когда это было? Да и было ли вообще?

Нину иногда вспоминает Кристина, вздыхая при этом.

— Никогда бы не подумала, никогда! Такая сдержанная была, старалась на работе.