Инна Бачинская - Отражение бабочки

6. Хозяйка квартиры , где Лариса Огородникова проживала до Сницара. В «Прадо» ее старый адрес. То ли не стала менять, то ли сохраняла жилье за собой. Зачем? Затем. Чтобы иметь пространство для маневра, принимая во внимание знакомых мужчин. Замуж собираемся за Сницара, но от радостей жизни тоже не отказываемся. Кроме того, там можно было держать вещи… Какие-нибудь, подальше от ока любимого человека. Тайный бизнес… А что?

Ночью я проснулась, словно меня толкнули. Ванесса знала Елизавету! Иначе не выгнала бы меня вон. Она сказала — нет, а потом выгнала. Теперь мне кажется, что она переменилась в лице, оно словно усохло и стало пепельным, в глазах промелькнуло что-то… Удивительно, сейчас я вспоминаю детали, ускользнувшие днем. Сейчас в мыслях наступила удивительная ясность, мне вспоминались мельчайшие детали — побелевшие жесткие пальцы, вцепившиеся в край стола, подавшаяся вперед фигура, скрипнувшее кресло… Взгляд исподлобья, испытующий, напряженный. Она спросила, что случилось с Елизаветой, и не удивилась, услышав о самоубийстве. И не задала больше ни одного вопроса. Когда я сказала, что я знакомая Елизаветы, она впилась взглядом в мое лицо. Мимика зачастую говорит больше, чем слова.

Передо мной вдруг появилось искаженное ненавистью лицо Ванессы, она смотрела на меня в упор, губы ее шевелились, выплевывая проклятья. Я снова, как и тогда, в комнате с зеркалами, увидела себя со стороны: я иду к двери, а она смотрит мне вслед и правой рукой рисует в воздухе магические знаки. Они вспыхивают светящимися линиями и гаснут, осыпаясь искрами. Явно тянет сквозняком и запахом… полыни? Ее волосы поднимаются и колышутся в потоках воздушных струй, и я вижу, что это темные змеи с черными острыми головками и блестящими глазами. Они извиваются и шипят, я вижу длинные раздвоенные язычки, они все ближе! Я вскрикиваю, отшатываюсь и закрываю лицо ладонями.

Вдруг взвыла Аделина, спящая в корзине рядом с кроватью. Я окликнула ее и протянула руку. Это было нашим ритуалом: среди ночи я протягивала руку, и она, чуткая, облизывала мне пальцы. Это значило, что все в порядке, не бойся, я здесь.

Лицо Ванессы пропало, растворилось. Я вдруг услышала мягкий дробный стук собачьих лап — Аделина, не ответив, убегала. Я поднялась и почувствовала, что пол подо мной вздыбился. Я успела ухватиться за спинку кровати и сесть. Сердце бешено колотилось не в груди, а в горле, в висках, в ушах. Мне вдруг стало холодно, я приложила руку ко лбу — ладонь стала влажной. Что это? Я попыталась окликнуть Аделину, но не смогла издать ни звука. Я слышала ее повизгивание в прихожей… Сейчас, сейчас, я встану… Меня трясло от холода, я замерзала, мне казалось, я превращаюсь в сосульку. За окном серели ранние сумерки. Длинное окно колыхалось наподобие маятника, стены «дышали», пол ходил волнами. И звуки! Шорохи, шипение, потрескивание… Вдруг отчаянный визг Аделины! Звук открываемой двери, грохот захлопнувшейся, шаги. Ужас! Качнулась и медленно подалась дверь спальни, черный проем расширился на глазах, и я оцепенела при виде выплывающей оттуда черной фигуры. Я даже не могла закричать. Повалилась на кровать, пытаясь натянуть на себя одеяло. Его выдернули у меня из рук, оно свалилось на пол. До меня дотронулась чья-то ледяная рука. Холодные легкие пальцы касались моего лица, я слышала щекочущий шелест крыльев. В комнате стало светлее. Черной фигуры уже не было, на постели, на стенах, на окне сидели сотни бабочек. Одну я сняла с лица, она осталась у меня на ладони, помахивая крылышками, красно-синяя с черными кругами. Мы смотрели друг на дружку, ее черные глаза-бусины ярко блестели. Я встряхнула ладонью, отбрасывая… Оборотня! Это был оборотень! Я узнала глаза Ванессы!

В тот же миг туча красно-синих бабочек сорвалась со стен и закружилась в бешеном водовороте вокруг меня. Они ударяли мне в лицо, плечи, грудь, их прикосновения были болезненны, как булавочные уколы. Я увидела кровь на ладонях. Бабочки с шорохом бились о стены и падали на пол, там уже образовались кучки красно-синих трепещущих насекомых. Кровь с ладоней стекала и капала на ночную сорочку. Я закричала и попыталась увернуться от бабочек, взмахивала руками, отгоняя их, чувствуя, как усиливается боль от их острых прикосновений. Кровать была залита кровью. Красное на белом. В углу кто-то сидел. Женская фигура в белом, залитом кровью. Размеренный звук капели… Лужа крови, вздрагивающая лакированная поверхность, ямки и брызги от падающих капель. Она поднимает голову — это Елизавета. Сверху слетает листок-письмо, много листков, я вижу кривые синие строчки… Бабочки исчезают. Я трогаю лицо, оно горит, словно от ожога. Я перевожу взгляд на фигуру в углу.

— Елизавета… — с трудом выговариваю непослушными губами.

Она поднимает голову, смотрит на меня черными провалами, кивает. Звук падающих капель делается громче.

— Что… случилось?

Она пытается что-то сказать. Губы ее шевелятся. Я слышу невнятное:

— Уходи.

Цокот копыт, черный всадник, сверкают латы, колышется плюмаж, лицо скрыто. Конь бьет копытом, высекая искры, пол под ним колеблется и проседает. Всадник достает меч, поднимает руку, и я вижу убегающую женщину в чепце… У нее нет лица, но в ее движениях, во всей фигуре столько страха и отчаяния, что я закрываю глаза, чтобы не видеть. Она сказала, это страх. Ванесса… А всадник? Смерть?

Скрип тележки. Елизавета прикладывает палец к губам: тише! Скрип-скрип-скрип. Я бросаюсь к двери, захлопываю ее, упираясь спиной, а оттуда кто-то рвется, дверь ходит ходуном. Я сижу на кровати и вижу себя, удерживающую рвущуюся дверь. В щель просовывается рука с извивающимися жесткими пальцами, они хватают меня, я кричу от боли. На руке появляются синие пятна. Длинная рука тянется к моему горлу, и я чувствую, как железные пальцы протыкают гортань. Я пытаюсь закричать, вместо крика из горла вырывается шипение…

Когда я пришла в себя, было светло. Я лежала на полу у двери, окоченевшая от холода. Я потрогала лицо и отдернула руку, ощутив боль и засохшую кровь. Видимо, я разбила лицо, когда упала. Я с трудом села, обхватив руками колени, уткнулась в них лицом. У меня не было сил подняться. Я увидела царапины на руках, сломанные ногти, синяки. Через открытую дверь из коридора тянуло сквознячком.

Наконец мне удалось подняться. Цепляясь за стены, я побрела из спальни. Входная дверь была открыта, Аделины не было. Я вышла на лестничную площадку — там было пусто, полутемно и холодно. Я увидела, что стою босая. Во рту был сладковатый вкус крови, меня подташнивало и кружилась голова.

Что со мной? Что было ночью?

Я заперла дверь, слабо соображая, что делаю. Вспомнила горки сбитых бабочек… Сугробы… Бабочки? Почему бабочки? Я опустилась на стул на кухне, уставилась бессмысленно в пространство. Вдруг вспомнила: Елизавета! Ночью здесь была Елизавета в белом халате, вся в крови. Она что-то сказала… Что? Не помню. И Ванесса… Я перевела взгляд на синяк на руке около локтя, вспомнила ее жесткие пальцы. Она меня выгнала. Смотрела вслед. Я ощутила укол между лопаток. Она что-то сказала… Я пытаюсь вспомнить. «Берегись!» И еще что-то… «Безумие заразительно!» — гремит у меня в голове. Я схожу с ума? Она меня прокляла? Она знала Елизавету, и ей не понравились мои вопросы… Она спросила, как Елизавета умерла… Значит, не знала о ее смерти? Я слышу легкий смешок, перевожу взгляд и вижу Ванессу, стоящую у двери. Тяжелый взгляд в упор, вокруг головы дыбом черные шевелящиеся пряди-змеи. Нахлынул ужас, меня качнуло, Ванесс стало много, в каждом зеркале Ванесса и змеи вместо волос… Я оперлась ладонями в стол и стала падать…