Галина Романова - Вкус запретного плода

— Тот мужик, который с нами до вокзала ехал.

— Где он вышел?

— Вместе с нами. Мы оплатили пополам и разошлись. Я его больше не видел. И почти не запомнил. Так, общие черты. Футболка, кепка, штаны. Лица точно не помню. Не очень высокий и не толстый. Все.

— Хорошо. Я понял. И все же вспомни, о чем вы говорили с Лизой в такси…

Сысоев больше ничего толком ему не сообщил. Все мямлил, дергался, как судорожный. Несколько раз принимался плакать. Но выходило у него уже так себе. Кирилл понял, что первое потрясение с парня схлынуло. И жалость к Лизе постепенно вытесняется страхом за себя самого и жалостью к себе же.

— Я его отпустил, — доложил он, вернувшись в кабинет, где Хорцев о чем-то оживленно беседовал с Егоровой.

— А как же еще! — фыркнул майор. — Ему предъявить нечего.

— Кроме того, что он впутал девчонку в свои грязные игры с замужней дамой, — вдруг вступила Егорова.

Странно, она даже в сторону Хорцева не глянула, хотя тот ее выступления явно не одобрил. Она должна быть его союзником, и никак иначе. И вдруг поддакнула Кириллу.

— Считаете, лейтенант, что к убийству Елизаветы Воронцовой причастен муж замужней дамы?

Щеки Хорцева сделались пунцовыми. Руки принялись метаться над столом, беспричинно перебирая бумаги.

— Не уверена, но с подозрения я бы его не снимала.

— Но у него же алиби, лейтенант, — всплеснул руками Хорцев, расшвыряв бумаги по столу. — Понимаете, нет? У Владимира Скворцова алиби. Стопроцентное, железное алиби. С ним как быть?

— Кто подтвердил его алиби, товарищ майор? — продолжила настырничать Егорова. — Сестра? Племянница? Родственники! Которые любят его. Которые наверняка не могут простить его жене многочисленные измены. Я говорила с племянницей, товарищ майор. Она Анастасию ненавидит. Просто ненавидит. И даже этого не скрывает. И если честно…

Егорова выпорхнула из-за своего рабочего стола и принялась мерить тесную площадь кабинета мелкими шажками.

Некрасивая, сделал очередной вывод Кирилл, наблюдая за ее метаниями из-под полуприкрытых ресниц.

Худая. Мелкая. Стрижка дурацкая. Глаза ничего будто бы, но часто злые. И нос длинноват. Тонкий и длинный. И сует его она часто не туда, куда надо. Губы помады не видели. Иногда бывают до такой степени обветренными, что закрадываются подозрения, что Егорова, не переставая, на ветру целуется. Но это бред. Не с кем ей целоваться. И сержант из дежурки, что покрывается щетиной, не успев побриться, с другой девчонкой встречается. Зря он его подозревал в отношениях с Егоровой.

Хотя ему все равно, с кем целуется или нет Егорова и почему у нее часто бывают обветренными губы.

— И если честно, то я ее понимаю, товарищ майор. Любить и уважать такую женщину, как Анастасия Скворцова, не за что.

— Понял. Только вот за что Лизу-то убивать ее мужу? Мотив, лейтенант Егорова?

Она запнулась. Мотива не находилось. Она покусала с досады губы, и Кирилла осенило. Вот почему ее рот часто непригляден! Она же покоя ему не дает. Зубами терзает. От злости. Злая очень. Потому и худая такая.

— Он мог выместить на ней злость. Жена с любовником уехала. Подруга любовника, которая им подыграла, осталась. Он злобу и выместил, — неуверенно произнесла Егорова и вернулась за стол, словно за баррикадой спряталась.

— Слишком замысловато, лейтенант. — Цвет лица у Хорцева сделался прежним, когда он покосился в сторону Кирилла. — А что наш мастер розыска помалкивает, а? Есть что добавить?

Хорцев помолчал, пожевал губами и ядовито заметил:

— У тебя же всегда есть что добавить, разве нет?

Кирилл вдруг встал, что делал нечасто в кабинете. Он, являясь на службу, прилипал задом к стулу, если не случалось никаких выездов. Встал, подошел к Хорцеву и, вытащив из кармана затертый неясный снимок, осторожно положил его на стол перед майором.

— Нам надо искать его, — ткнул он пальцем в нечеткое изображение мужчины в футболке и кепке.

— Это кто? — Хорцев притворно сощурился, будто зрение ему внезапно изменило.

— Это один из мужчин, которые самовольно проникли на территорию студенческого городка следом за погибшей Елизаветой Воронцовой. С разницей…

— Да помню я, помню, — замахал на него руками Хорцев, веснушки на его переносице побледнели. — Помню прекрасно, как ты перед полковником вытащил две эти бумажки. Как кролика, понимаешь, из шляпы! Ну проникли и проникли. Егорова узнавала, там это в порядке вещей, подобное самовольное проникновение. Многие просто путь срезают от остановки до близлежащего микрорайона. Там на противоположной стороне огороженной территории дыра в заборе. Не знал? А-а-а! Видишь, и мы на что-то годимся. Не один ты умник. Так вот, народишко просто ходит домой через территорию студенческого городка. И нет здесь никакого криминала. Иди уже, отчет хоть сделай. Первый за неделю. Работничек.

Кирилл сцапал снимки со стола. Снова сунул их в задний карман черных джинсов. И вернулся на место. Продолжать разговор он передумал. Для начала не мешало бы разузнать, за что он впал в такую немилость у Хорцева.

И поможет ему в этом… И поможет ему в этом…

Правильно! Егорова!

Ирина полулежала в гостиной, в любимом кресле, расположив ноги на подлокотнике. Она тщательно исследовала взглядом сложный потолок, дело рук рабочих какой-то фирмы, и все пыталась найти в нем изъяны.

Не было! Не было ни одного изъяна. Линии четкие, побелено без нахлестов, светильники встроены идеально, потолочные плинтуса без малейшего зазора. Все великолепно. Отчего же тогда вид этой безупречности приводит ее в такое бешенство? Отчего она ищет там то, чего там нет и быть не должно?

Может, потому, что она на грани сильнейшего нервного срыва? Ее держат в узде сразу трое психоаналитиков, которых она посещает по очереди после смерти матери. Но пока они плохо справлялись. С каждым днем ее накрывало все сильнее и сильнее. Она все глубже и глубже уходила в себя. Мало разговаривала. Почти не обращала внимания на дочь. Практически не общалась с Гошей.

Кстати, Гоша! Не в нем ли причина ее сильнейшей депрессии? Нет, конечно, она страшно переживала трагедию, которая случилась с ее матерью. Но Гоша! Он же…

Это ведь он виноват во всем! Он выставил мать из коттеджа на отдыхе. Счел, что она слишком активно лезет в их отношения. Он контролировал, чтобы Ирина не звонила матери лишний раз.

— Сама уехала, сама пусть и звонит, — науськивал он ее. — Ее никто не выгонял. Она поступила безответственно. Я внес бронь за номер. Я потерял деньги…

Теперь он все компенсирует, подумала Ирина, зло усмехнувшись. Теперь возглавит мамин бизнес и все компенсирует.

— Как же ты сможешь совмещать свое дело и дело мамы? — изумилась она вчера за ужином, когда Гоша сообщил ей о своем решении. — Ты же всегда так жутко занят. А эта нагрузка…