Геннадий Сорокин - Смерть со школьной скамьи

— Серега, сейчас дело прошлое, но Вьюгин был у нее непосредственно перед убийством. Есть показания свидетелей, как он входил в ее подъезд. В квартире остались его окурки, наверняка на журнальном столике полно его следов пальцев рук. От факта своего пребывания у Лебедевой он не отвертится.

— Уже отвертелся. Скажи, на кой черт стреляться, если можно сделать ноги? Я бы на его месте сквозанул по стране советской, хрен бы меня кто нашел.

— Не говори ерунду! Ты же сыщик, ты сам прекрасно знаешь, что на нелегальном положении долго не протянешь. Рано или поздно тебя все равно найдут.

— Ничего подобного! Есть отдаленные леспромхозы, прииски, рыболовецкие артели, где можно без паспорта прожить пару лет, а там, когда все утрясется, позабудется, можно будет сделать попытку выйти в люди. Паспорт украл у кого-нибудь подходящего по возрасту да живи под его именем. Я знаю одну историю, как мужик дезертировал с войны и потом до самой смерти жил по чужим документам.

— Я таких историй знаю не меньше твоего, но скажи, каково это — жить в постоянном ожидании стука в дверь? И потом, он был начальник милиции, почтенный уважаемый человек, а станет беглецом без роду и племени? А жена его, а дети?

— У них с Дашкой не было детей. Как-то, года три назад, мы выпивали вместе, на Сергеевича накатило откровение, и он мне говорит, мол, сколько Дашка ни лечится, все равно забеременеть не может. У него, как у Ленина, в жене проблема. Я бы на его месте… — Матвеев замолчал на полуслове.

В коридоре послышались чужие голоса.

— Сегодня ночью я Солонкину Надьку в отделе видел, — сказал я. — Она, похоже, нас усиливает. Серега, ее кабинет на первом этаже, он ни от входа, ни с дежурки не просматривается.

Матвеев позвонил.

— Надюха, это я. Если бы ты знала, солнце мое, как я рад тебя слышать! Надя, ты открой окно, сама выйди из кабинета и встань на стреме… Надя, ты видишь, какая жизнь настала: из родного РОВД приходится через окно удирать. Областники, мать их! Повяжут с перегаром…

Я разорвал письмо на мелкие кусочки, жестом показал Матвееву, чтобы он забрал его с собой и выбросил по дороге.

— Все, договорился, сейчас дверь откроет.

Серега вытащил из-под стола початую бутылку водки, со словами «Не пропадать же добру!» налил в кружку, залпом выпил и побежал на запасной выход. Я покурил, поразмышлял над его словами о бездетности жены Вьюгина и пошел на второй этаж.

По пути я достал спичку, расщепил ее на две тонкие щепки, обломал серную головку.

У приемной Вьюгина никого не было. В кабинете слышались голоса, там следователь прокуратуры проводил осмотр места происшествия. Я подошел вплотную к двери в приемную и аккуратно всунул в личинку замка половинку спички. Теперь замок ни открыть, ни закрыть — менять надо.

В коридоре по-прежнему никого не было. Я на цыпочках вошел в приемную, тихонько заглянул в кабинет. У трупа начальника райотдела суетился судебный медик в белом халате. Даже со спины я узнал его — Поклевский.

Неожиданно мне на плечо легла тяжелая рука. Я вздрогнул, обернулся.

— Шпионишь? — шепотом спросил меня санитар из бригады Поклевского.

— На фиг надо! — так же шепотом ответил я и вышел из приемной. Санитар — за мной.

— Тебе, наверное, Самуил нужен? — обычным голосом спросил он.

— Если будет возможность, передайте ему, чтобы к Андрею Лаптеву зашел в тридцать шестой кабинет.

— Передам, какие проблемы. А этот, покойничек, твой начальник? Он чего застрелился, из-за бабы, поди?

Я молча пожал плечами, мол, понятия не имею.

— Менты всегда стреляются или из-за баб, или по пьяному делу, от безысходности. Твой начальник не бухал? — Санитар щелкнул себя пальцем по горлу. — Нет? Тогда в бабах запутался. Такое бывает: одну ты любишь, на другой женат, третья от тебя рожает, а четвертая аборт делает. Как тут умом не тронуться?

В кабинете Вьюгина началось движение, кто-то наступил на кровь, матерно выругался. Я напомнил санитару свою просьбу и ушел наверх. Было около двух часов ночи. Самуил появился, когда мне уже надоело его ждать.

— Ну и дела у вас творятся, Андрей Николаевич, жуть! — Он, улыбаясь, пожал мне руку. — Чего позвал?

— В 1971 году у вас в морге вскрывали собаку. Реально найти в архиве акт ее вскрытия?

— Акт ты не найдешь, так долго документы у нас не хранятся. Но про собаку спрашивай, я про нее все могу сказать.

— Откуда?! Мать его, Самуил, ты в то время еще в морге не работал, откуда тебе про собаку знать?

— Дело случая. — Он посмотрел на часы. — Как-то, лет пять назад, школьники швырнули взрывпакет в породистую собаку. От взрыва собака окочурилась, хотя никаких видимых следов на ней не было. Все бы ничего, но у пса хозяин работал в горкоме ВЛКСМ, а у одного из пацанов папаша — командир воинской части. Словом, комсомольский деятель добился у прокурора возбуждения уголовного дела за хулиганство, а родители пацанов встали насмерть, мол, если следов от взрыва нет, то собака сама сдохла. Прокурор велел провести вскрытие собаки и установить причину ее смерти. А как вскрывать, если ни методик, ничего нет? Я полез в архив и нашел аналогичный случай. Дог, две пули в туловище, в боковую проекцию. Тебя эта собака интересует?

— Уже не интересует — ты на все вопросы ответил. Кстати, а чем история с пацанами закончилась?

— Ты гараж возле морга видел? Солдаты из нашего материала построили.

После его ухода я просидел в кабинете, не выходя, больше часа. Курил, размышлял. Когда на улице стало светать, я взял нож, которым перед застольем резали закуску, и пошел к кабинету Вьюгина.

Дверь в приемную была не заперта. Замок в кабинете Вьюгина я открыл, отжав язычок ножом. Прошел внутрь, закрыл за собой дверь, не включая свет, осмотрелся. Меня интересовал одежный шкаф начальника. Я хорошо помнил, что, инструктируя меня перед дежурством в областном УВД Первого мая, Сергей Сергеевич был в парадной форме, при всех нагрудных знаках и медалях. Парадный китель он мог хранить или дома, или в кабинете. Если его нет в шкафу, значит, Вьюгин уже приехал на работу при полном параде.

В приемной послышались осторожные шаги. Кто-то стал возиться с замком.

Времени на размышления у меня не было. Единственное укрытие — это шкаф. Я залез в него, забился в угол, как мог, прикрылся одеждой на вешалках.

Чтобы не выдать себя громким дыханием, я закусил воротник у рубашки. Сердце мое стучало так, что каждое сокращение его отдавало в ушах. В груди бил тяжелый молот, разгоняя по телу густую от стресса кровь. Руки и ноги ослабли. Где-то в душе появилось чувство безразличия.

«Будь что будет! Деваться-то мне все равно некуда!»

Неизвестный человек, судя по шагам, действовал точно так же, как я несколько минут назад. Он вошел в кабинет, встал у входных дверей, не включая свет, осмотрелся.