Ева Львова - Адвокаты не попадают в рай

— А ты не думал, что ситуация может быть диаметрально противоположная? Может, как раз твоя ненаглядная Женечка мечтает оставить брата отца без завещанных ему денег?

— Что ты несёшь какую-то чушь? Ты просто ревнивая кретинка! — вспыхнул Устинович-младший.

В этот момент приоткрылась дверь, и в образовавшуюся щёлку просунулось озабоченное лицо Пола Банкина.

— Салют, коллеги! — приветствовал он нас. — Чайку можно попить? Никому не помешаю?

— Заходи, Паш, — обрадовался шофёру Борис, демонстративно не глядя в мою сторону. — Я у тебя спросить хотел: не будешь возражать, если в субботу в твоей квартире мальчишник устроим? Женюсь, понимаешь, на Жене, надо бы по-мужски отметить это дело.

Глаза Банкина в тот же миг загорелись радостным огнём. Но через секунду в них отразилась горечь разочарования. Пол распахнул дверь кухни и, с сожалением глядя на Бориса, простодушно пояснил:

— Да я бы с радостью, но у меня живёт Агатина клиентка Любовь Сергеевна, так что ничего не выйдет.

Я зажмурилась и приготовилась к самому худшему.

— А зачем она у тебя живёт? — вкрадчиво поинтересовался Устинович-младший, не спуская с меня ненавидящих глаз.

— Агата у меня старуху Кашевую от Гауляйтера прячет, — продолжал объяснять ситуацию шофёр, — боится, что Арзамасов захочет её устранить как нежелательную свидетельницу убийства повара из его паба.

— Значит, Арзамасов захочет устранить…

Борис шумно вздохнул, и его бычья шея пошла пятнами.

— Ты что же, думаешь, моя Женя способна на убийство? — с угрозой процедил он сквозь зубы, медленно поднимаясь со стула и надвигаясь на меня.

— Ничего я не думаю, — пробормотала я, выбегая из кухни.

— Агат, постой! — бросился за мной вдогонку Пол. — Вы что, поругались? Из-за Бориной певички, да?

— Понимаешь, Паш, Евгения не просто певичка, — сердито говорила я, направляясь к своему столу и косясь на Ветрову, заинтересованно прислушивающуюся к нашему разговору. — Вполне вероятно, что она преступница, изощрённая и беспощадная. Тогда над одной нашей с тобой пожилой знакомой нависла реальная угроза. А ты так бездарно сдал её укрытие.

— Да ладно, не парься, Борис же не знает, где мы живём. Мы другую квартиру сняли, потому что та бабе Любе не нравилась, — беспечно отмахнулся Банкин, наблюдая, как я натягиваю куртку, и даже не делая попыток мне помочь.

Покончив с курткой, я прихватила сумку и, сообщив Кире Ивановне, что уезжаю в прокуратуру, вышла на улицу.

Усевшись в машину, я набрала номер Инги Лацис и после двух гудков услышала протяжный всхлип. На том конце провода плакали в трубку, не в силах вымолвить ни слова.

— Добрый день, вас беспокоят из адвокатской конторы «Устинович и сыновья», — бодрым голосом сообщила я, стараясь не думать, что разговариваю с матерью, только что потерявшей сына.

— Прекратите мне звонить! — плачущим голосом закричала женщина.

— Инга Кирилловна, я на вашей стороне, — зачастила я, опасаясь, что несчастная Лацис бросит трубку. — Я прочла материалы по делу вашего мужа и уверена, что его посадили ни за что. Уделите мне пять минут, пожалуйста. Очень хочется, чтобы вы прояснили ситуацию.

Собеседница несколько раз втянула в себя воздух и, выдохнув, с усилием произнесла:

— Записывайте адрес.

Через час я подъехала к неприметной пятиэтажке в спальном районе на окраине Москвы. Поднявшись на нужный этаж, позвонила в обитую потрескавшимся кожзаменителем дверь. И сразу же услышала приближающиеся шаркающие шаги за ней. Так ходят люди, уставшие от жизни.

Когда створка открылась, я поняла, что недалека от истины. Стоящая передо мной женщина выглядела больной и разбитой, хотя наверняка ей не больше пятидесяти лет. Кутаясь в клетчатый плед, она переступала полными ногами в мягких тапках в форме тигрят и держала наготове большой носовой платок, который, судя по заплаканному лицу, мог ей понадобиться в любой момент.

— Проходите на кухню, там удобнее разговаривать, — потухшим голосом вымолвила она, даже не взглянув на меня.

Разувшись перед вешалкой, я повесила верхнюю одежду на крючок и отправилась следом за ней.

— Эту квартиру снимал мой сын, — пустилась Инга Кирилловна в ненужные объяснения. — Хозяйка порядочная женщина, разрешила мне пожить здесь до суда над убийцей моего мальчика. Она тоже не верит, что Гедеминас преступник.

Произнеся имя сына, женщина закусила губу и обессиленно привалилась к дверному косяку, глотая слёзы. Помолчав немного, Инга вытерла глаза платком и взяла себя в руки.

— Присаживайтесь, — предложила она, кивнув на стул. — Хотите чаю?

— Не откажусь, — улыбнулась я, хотя пить мне совсем не хотелось. Однако убитую горем мать нужно было чем-то отвлечь, а лучшее занятие, чем приготовление чая, сложно придумать.

— Вы уже знаете, как меня зовут. — Женщина обдала заварочный чайник кипятком. — А вас?

— Я Агата Рудь, работаю вместе с адвокатом Борисом Устиновичем, который представляет интересы госпожи Арзамасовой, — представилась я. — Мне кажется, что клиентка имеет сильное влияние на моего коллегу, и у меня создаётся впечатление, что Борис Эдуардович может совершить непоправимую глупость. Честно говоря, я очень хочу помочь коллеге. Помогите мне разобраться в этой истории. Скажите, пожалуйста, зачем ваш сын приехал в Москву?

— Я мало что знаю, — почти спокойно ответила Инга Кирилловна, но по напряжённому лицу и подрагивающему подбородку было видно, чего ей стоило сдерживаться. — Гедеминас скрытный мальчик и почти не рассказывал о своей личной жизни. На третьем курсе института он попал в тюрьму — защищал от хулиганов девушку и ударил одного из нападавших слишком сильно. А вернувшись с зоны, вдруг заявил, что едет в Москву. Собирая вещи, я обнаружила у Гедеминаса этот блокнот.

Женщина подошла к сумке и достала оттуда потрёпанную красную тетрадь. Протянула её мне и стала наблюдать за реакцией. А я перелистывала ее и не знала, что сказать. Потому что на каждой страничке были карандашные наброски… «Обнажённой Зои», только в одежде и гораздо моложе, чем на картинах Романа Арзамасова.

— Откуда это у вашего сына? — только и смогла я вымолвить. — Здесь же рисунки художника Арзамасова!

— Да нет, блокнот принадлежал Валдису, я его отлично помню ещё по Риге, — невесело усмехнулась Инга Кирилловна. — Там, на первом листе, стоит дата, когда он был начат.

Я открыла первую страничку и поняла, что самые первые эскизы созданы Лацисом, ещё когда он был подростком.

— Я спросила у сына, где он взял рисунки отца, и Гедеминас ответил, что в кафе к нему подошёл незнакомец, представился старинным другом отца и вручил эту тетрадь. Я спросила, как тот выглядел, ведь всех друзей Валдиса знаю в лицо, но сын не смог его описать. Сказал, что мужчина был самым обыкновенным внешне, невысоким. Единственное, что ему запомнилось, — это усы. Глаза Гедеминаса горели, сын сказал, что поедет в Москву и обязательно наведёт справки насчёт автора известных картин. Страшно возмущался, почему, мол, слава и деньги достались Роману Арзамасову, в то время как писал «Обнажённую Зою» его отец. Я отговаривала Гедеминаса от опрометчивого шага, но кто в юности слушает мать?