Ева Львова - Адвокаты не попадают в рай

Дождавшись возвращения Банкина, Боря и Евгения стали откланиваться. Оперативник Меркулов проводил их до машины, приплясывая и напевая себе под нос хиты Ред Джейн. Вернувшись в паб, Меркулов присел за мой столик и весело спросил:

— Ну, погнали в лабораторию?

— А что, та ещё работает? — удивилась я.

— А ты как думала! — рассмеялся опер. — Сейчас у нас хозрасчёт и самоокупаемость, проведение анализов на коммерческой основе приносит сотрудникам хороший доход.

— Что ж, отлично. Поехали прямо сейчас, — проговорила я, поднимаясь со стула.

Я не сомневалась, что результаты анализа прольют свет на ситуацию и расставят все точки над «i».

Суд состоялся в понедельник.

Накануне заседания ко мне подошла Маша Ветрова и, стараясь казаться небрежной, спросила:

— Интересно, а Григорий Андреевич на процессе будет?

— Кому интересно, тебе или Устиновичу-младшему? — невинно уточнила я.

Ветрова сделала вид, что не заметила подтекста, и как ни в чём не бывало продолжила:

— Просто Боря строит защиту на том, что Жениного дяди на процессе не будет. Вот я и спрашиваю, приедет он или нет.

— Понятия не имею, — равнодушно пожала я плечами.

Тем же вечером я беседовала в Снегирях с Григорием Арзамасовым. Мы сидели на террасе и потягивали из плоских пиал зелёный чай. Зачерпнув арбузное варенье чайной ложечкой, я кинула на Гауляйтера осторожный взгляд и вкрадчиво заговорила:

— Григорий Андреевич, завтра состоится слушание дела. Не могли бы вы поехать со мной в суд? Думаю, стороне обвинения вы можете пригодиться.

Арзамасов лениво посмотрел на меня сонными глазами и разомлевшим голосом протянул:

— Дорогая моя Агата Львовна! У вас здесь так благостно, что моё мировосприятие изменилось коренным образом, и мне на сегодняшний день нужно в этой жизни только две вещи — утренние блинчики Иды Глебовны и партия в шахматы перед сном с Владленом Генриховичем. Для себя я решил, что останусь здесь в любом случае. Если вы по-прежнему будете отклонять мои предложения, я попрошу ваших бабушку и дедушку меня усыновить.

В последнее время говорить с Арзамасовым было совершенно невозможно. Чувствуя поддержку моих родственников, Григорий Андреевич избрал в общении со мной тон ироничный и покровительственный, обращался ко мне как взрослый к маленькой девочке, что, естественно, мне совершенно не нравилось. Кроме того, кто-то из гостей нашего дома сказал, будто он ведёт переговоры о покупке коттеджа поблизости, и мысль об этом возможном соседстве здорово портила мне кровь.

— Ну что ж, нет так нет, — быстро согласилась я, опасаясь новой порции сарказма.

— Я разве сказал, что отказываюсь? — удивился Гауляйтер, пощипывая ус. — Ни в коем случае. Просто и сам ещё не знаю, захочу ли завтра выбраться из Снегирей. Так что давайте считать, что я ответил на ваше предложение так же уклончиво, как вы на моё.

— По-моему, я ясно говорю, что не собираюсь за вас замуж, — дёрнула я плечом.

— А я вот возьму и приду на завтрашнее заседание, тем самым подав вам пример положительного решения вопроса, — развеселился Арзамасов.

Бабушка и дед отправились в гости к Ермоловым, и я заторопилась домой, опасаясь надолго оставаться один на один с Гауляйтером. Когда тот пребывал в игривом настроении, от Григория Андреевича можно было ожидать каких угодно выходок. В прошлый раз, оставшись со мной наедине, Арзамасов разбил стекло в гостиной, запустив в окно туфлей только потому, что увидел на раме муху, но ему лень было вставать из-за стола. Стекольщик явился в течение получаса и исправил то, что натворил наш гость. Вернувшиеся из поездки по магазинам старики не поверили моему рассказу, заявив, что я клевещу на мужчину, ибо сильно его недолюбливаю.

День суда над Евгенией был очень важен для меня. От того, как пройдет заседание, зависело, вернётся ли Борис к нормальной жизни или так и будет пресмыкаться перед влюблённой в природу певичкой. Проявлений действия отворота, который обещала сотворить колдунья Серафима, я до сих пор не замечала. И даже понемногу начинала волноваться, а не надула ли меня потомственная ведунья.

На заседание суда Борис явился разодетый, как жених. Особенно меня потряс новый костюм кудрявого друга цвета южной ночи в сочетании с розовым в серую полоску галстуком и белоснежной рубашкой. Кроме того, Устинович-младший щеголял в узких лаковых туфлях, купленных явно в магазине для новобрачных. Проведя столько лет бок о бок с Джуниором и зная его пристрастие к комфортной одежде, я меньше всего могла предположить, что он когда-либо облачится в костюмную сбрую и лаковые «колодки». Евгения держалась скромнее, особенно себя не демонстрировала, лишь улыбалась скорбной улыбкой невинно оклеветанной богини, с Олимпа взирающей на гонителей.

Чтобы немного сбить с приятеля спесь, я подошла к Маше Ветровой и громко, на весь коридор, сказала:

— Мария, ты вчера спрашивала насчёт присутствия Григория Андреевича… Я пробовала навести справки, но моя попытка не слишком-то удалась. Арзамасов мужчина непредсказуемый, никогда не знаешь, чего от него ожидать. Вроде бы приходить на слушание дела он не собирался, но в любой момент может передумать и нагрянуть в зал суда как незаявленный ранее свидетель.

Джуниор бросил на меня исполненный презрения взгляд и, придерживая за локоток Евгению, направился в зал. Я подхватила под руки Ветрову и Киру Ивановну и двинулась за ними. Пол Банкин замыкал шествие.

Первым взял слово прокурор, высокий худощавый мужчина в форменном кителе и с лицом иезуита. Запавшие щёки и цепкие глаза выдавали в нём рьяного поборника справедливости, и я не без удовольствия отметила про себя, что при таком обвинителе шансы на победу у Устиновича-младшего существенно снижаются. Судьей же была спокойная и явно невредная на вид женщина лет пятидесяти пяти, и это меня не порадовало. Подобные дамы обожают душещипательные истории, рассказывать которые Борис большой мастак.

— Двадцать первого января нынешнего года, — звонко начал прокурор, — на территории лесопарка «Лосиный остров» Евгения Арзамасова выстрелила в Гедеминаса Лациса из травматического оружия и причинила ему травмы, несовместимые с жизнью. Обвинение квалифицирует деяние подсудимой как подпадающее под часть первую статьи сто второй Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, то есть рассматривает как предумышленное убийство, и настаивает на лишении свободы подсудимой Арзамасовой сроком на четырнадцать лет в колонии общего режима.

— Ваша честь, это была необходимая самооборона! — подал голос Борис. — А значит, к моей подзащитной следует применить статью сто восьмую Уголовно-процессуального кодекса. Срок наказания в этом случае составляет не более двух лет. Кроме того, я считаю, что моя подзащитная не заслуживает реального лишения свободы, и в данном случае можно обойтись условным сроком наказания.