Макс Коллинз - Агата и тьма

Необходимость полагаться на таких свидетелей, как Грета, совершенно не радовала Гриноу: ведь эти девицы по своей профессии были лгуньями, — даже без учета предложенных бульварной газетой тысячи фунтов.

Телефон пронзительным звоном вывел его из этих раздумий — и в ухе раздался обманчиво убаюкивающий баритон Фреда Черрилла, эксперта-дактилоскописта.

— Я поддерживаю соображения миссис Кристи насчет отпечатков на подсвечнике с камина у Лоу, — сказал Черрилл. — Правша, выдирая свечу из подсвечника, наверняка возьмется левой рукой за подставку, а правой схватит свечу. Процесс будет обратным в случае левши.

«Теперь у нее и чертов Черрилл стал мыслить, как автор детективов!»

— На самом деле, — проговорил Гриноу, затягиваясь сигарой, — она предпочитает «миссис Маллоуэн». Но она очень наблюдательна под любым именем.

— Вот именно. Эти следы в пыли на туалетном столике в квартире Жуаннэ могут оказаться полезными. Но пока отпечатки из квартиры Лоу не слишком много дали.

— Почему это? Опять смазанные?

— Нет, они просто отличные: словно из учебника. Вдобавок к подсвечнику идеальные отпечатки нашлись на недопитом стакане пива и на ручном зеркальце. Просто у нас в картотеке этих отпечатков нет.

— Как могло получиться, что такая злобная тварь, как наш Потрошитель, не имеет приводов в полицию?

— Вот не имеет. Может, он поздно созрел. Или он американский солдатик, как пишут. Но как только ты найдешь подозреваемого, Тед, у нас будут превосходные отпечатки, чтобы его проверить. Больше улик не было?

— Из квартиры Жуаннэ ничего, кроме того, что заметила миссис Маллоуэн. О, я еще нашел рулон широкого лейкопластыря в ящичке того же туалетного столика.

— Лейкопластырь, гм… В этом есть что-то значимое?

— Может, и нет. Но из ленты вырезан небольшой прямоугольник — я бы сказал, недавно. Если его использовали, чтобы заклеить один из украденных предметов… ну, надежда с нами всегда.

— Как и разочарования. Кстати, в свинарнике Жуаннэ хороших отпечатков нет, а я собирал и обрабатывал их лично, прямо на месте.

Гриноу хмыкнул:

— Ну, безотносительно отпечатков, это явно был тот же человек. Эти убийства очень характерны своим зверством.

— Совершенно верно. Спилсбери подтвердил, что порезы и удушение указывают на левшу, как и мои отпечатки пальцев. Похоже, мы близки к цели.

— И в то же время очень далеки от нее, — сухо отозвался Гриноу. — Спасибо, Фред.

— Бывай здоров, Тед.

Из всех рассказов проституток самые интересные касались аристократичного гражданского клиента, который представлялся то герцогом, то графом — и чей лоск исчезал, как только дело доходило до секса. Он был груб. Некоторые женщины утверждали, что он «душил» их во время акта… как выразилась одна: «В шутку, знаешь ли».

Гриноу дежурил по две смены подряд, и ему пришлось отказаться от щедро предложенных Агатой билетов на премьеру ее пьесы. Он подумал, что актеры сейчас как раз на подмостках — был уже вечер, затемнение началось — и понадеялся, что его приятельница получает от спектакля удовольствие и что ее вымышленные убийства публика принимает хорошо. Эти мысли по иронии судьбы предшествовали первому реальному прорыву в расследовании.

Филлис О’Двайер — проститутка, чьи подруги упоминали о ее столкновении с «зверским» клиентом, который вроде пытался ее убить, наконец явилась сама.

Привлекательная женщина тридцати с лишним лет, чьи черты застыли в холодной неподвижности, сидела, скрестив стройные ноги в шелковых чулках, и курила, время от времени выпуская кольца дыма. Глаза у нее были голубые, широко расставленные, лицо тоже сердечком, с фальшивой родинкой. Волосы были того рыжего цвета, что неизвестен Богу, но хорошо знаком дамским салонам Вест-Энда. На ней был черный костюм с поразительной красной шелковой блузкой — из той дешевки, которая может неожиданно оказаться дорогой.

— Вы меня ищете, как я слышала, — сказала она. У нее был ломкий голос, пострадавший за долгие годы обильной выпивки и слишком громких воплей… возможно, слишком частых пьяных воплей. — Я вообще-то не пряталась. Неужели столько чертовых полисменов не могли найти одну рыжую малышку?

В Филлис было метр семьдесят роста, а весила она все шестьдесят пять килограммов, не меньше.

— Просто удивительно, — согласился Гриноу, раскуривая новую сигару, — что только ни находится, когда речь заходит о тысяче фунтов.

Филлис сверкнула глазами:

— Я не врать пришла, шеф. Я до смерти перепугалась, честно. Господи, я уже решила, что труп.

Откинувшись на спинку кресла и скрестив руки, Гриноу предложил:

— Почему бы тебе не рассказать мне всю историю, Филлис?

— Вот нечего так со мной, шеф. Я пришла сюда по доброй воле, как добропорядочная гражданка, чтобы вам помочь. Нечего называть меня лгуньей.

— А я и не называл.

— Я могу читать между строчек. Я всякая разная, но только не дура. Вот что я вам скажу, инспектор: это правда, до единого словечка. А если не верите, то засуньте мой рассказ прямо себе в… папку.

— Говори, Филлис. Я весь внимание.

— Ух! Собираетесь содрать с меня за это два фунта?

Она имела в виду, что Гриноу мог обвинить ее в проституции, если она признается: два фунта были стандартным штрафом.

— Нет. Это бесплатно.

Она улыбнулась с небрежным распутством:

— В моей профессии ничего бесплатно не бывает, шеф… Короче, слушайте. Я познакомилась с одним пилотом у ресторана «Одденано» на Риджент-стрит. Это курсант был.

— Откуда знаешь?

— У него была белая курсантская нашивка. Так и собираетесь меня на каждом шагу перебивать?

— Нет.

— Ну вот, я веду его к себе домой, понимаете. День был адски холодный, и у меня в квартирке тоже не жарко, несмотря на газовый камин, так что ботинки я не снимаю. Некоторым парням это даже нравится, вроде как необычно получается, верно? И ради красоты я оставила на себе любимые бусы. Камни под цвет моих глаз.

Рискуя навлечь на себя гнев Филлис, Гриноу все-таки спросил:

— Что за бусы?

— Крупные, старые. Бижутерия. Если бы камни были настоящими, я бы не стала зарабатывать себе на жизнь в постели, так?

Вопрос был более или менее риторическим, и Гриноу лишь вежливо кивнул.

Она продолжала:

— И он говорит мне: «Ты всегда ложишься в бусах?» Он лежал рядом со мной. Мы уже… дело сделали. Вроде как крутит центральный камень пальцами. А я отвечаю: «Иногда. Некоторым гламур нравится». И тут я вскидываю ногу вверх, демонстрируя ботинок. Это шутка была. Но ему, похоже, не понравилось: он схватил бусы и начал их закручивать… Видите: у меня на шее след.

— Вижу.

— Так он сграбастал бусы и крутит их изо всех сил. Я задыхаюсь, задыхаюсь, к черту, вот что. А глаза у него… вроде синие, они были, странного оттенка… они горят. Как у сумасшедшего.