AlmaZa - Поперчить посахаренное [СИ]

— Разве что мне самому, если ты зла на меня. — Дохи тряхнула головой, тут же откинув все сомнения. Чживон взял её за руки. Он казался ей слишком взрослым и мужественным для этого жеста, но оттого он выглядел ещё милее, с её маленькими ладонями в своих больших и сильных. — Дохи… я пришёл спросить тебя, и мне нужен ответ сейчас же. — Она напряглась, не представляя, о чем он её спросит? — Я хочу быть твоим первым, — рубанул Бобби, не откладывая первостепенные заявления за слова последней важности.

— В глазах общества, ты уже им являешься, — напомнила девушка. Чживон хмыкнул.

— В теории меня это, конечно, тоже радует, но на практике привлекает больше, я всё-таки мужчина из плоти и крови, — Дохи ждала продолжения, которое не задержалось: — Я не смогу сидеть на месте, я не смогу остаться, я никогда не остановлюсь, странствуя и бродя, как вольный ветер. Поэтому я не останусь здесь, с тобой… если ты останешься. — Он крепче сжал ладони Дохи. — Разделишь ли ты со мной ветер? Станешь ли ты моей свободой и отправишься вместе со мной? В трудные условия, не всегда в тепле, не всегда с крышей над головой… — Чживон, видимо понимая, что мало кто согласится на это, и, боясь отказа, прижал девушку к себе. — Но я сделаю всё, чтобы согреть, и всё, чтобы укрыть от непогоды. Если ты согласишься…

— А если нет? — просто так, из любопытства задала вопрос Дохи, но почувствовала, как вытянулись все части тела Бобби, как они напряглись. — Ты ведь украдешь меня, правда? — с детской надеждой посмотрела ему в глаза Дохи, заставив улыбнуться и расслабиться. — Вдруг у меня не хватит смелости? Мне нужно будет, чтобы ты всё равно меня с собой взял, даже если я буду сопротивляться.

— Ты хочешь сопротивляться?

— Так положено. Девушка не должна сразу соглашаться. Иначе я покажусь легкомысленной.

— Ну… тогда внимание — это ограбление! — Бобби развернул Дохи к тумбочке. — Одевайся. Я тебя похищаю.

— Что? Прямо сейчас?!

— Да, — закивал он. — Тебе же всё равно завтра выписываться? Погнали отсюда, там снега по колено и почти ни одной души на улице. Ещё чуть позже, и город будет только наш…

— Но как я пройду мимо дежурной медсестры?!

— Никак, мы выйдем, как я и пришел, — указал Бобби на окно.

— Что?! Господи, да я же упаду оттуда!

— Я тебя поймаю, — растерянная и взволнованная Дохи замерла с колготками в руке, почесывая затылок. Чживон подошёл к ней, обняв в полумраке. — На безумства надо решаться сразу же, не думая. Иначе уже не решишься.

— Ты говорил, что на безумства идут ради страсти, а ради любви — на жертвы. — Девушка замешкалась. Откуда ей знать, что потом не будет, как с Джинни, что Чживон не перехочет её? Все эти поступки всего лишь в его натуре, в то время как она… она не просто увлечена, как БиАем когда-то. Она страдает в своих чувствах, хоть никому и не показывает. — Я готова пожертвовать и своей шеей, сиганув со скользкого подоконника, но тебе-то своей всегда рисковать нравилось… ты не ценишь ничего, кроме свободы, и именно от неё не собираешься отказываться. Даже ради меня, — Дохи положила колготки на место. Бобби видел этот жест, который как бы сказал «передумала». Он сжал кулаки, почувствовав то самое, чего боялся, что ему поставят в упрек, что свобода — на первом месте, что он недостаточно любит, что он не обещает любить вечно и постоянно, но почему она не понимает, как всё обстоит на самом деле… Дохи встала, снова взяв колготки. — Ладно, плевать! — произнесла она, став их собирать пальцами, чтобы натянуть на ноги. — Хорошо, ладно, погнали отсюда. Я не должна была говорить всего этого. Я хочу быть с тобой, и неважно страсть или любовь в нас горят. Свобода так свобода. Потому ты мне и понравился, что ты такой, верно? Нельзя пытаться изменить человека, которого любишь…

— Дохи, — поймал он её за запястья, остановив. — Свобода мне не дороже тебя. Ты правильно заметила, что свобода — это и есть я, я такой, и без неё я всего лишь не буду тем, каким являюсь. Но что значит отказаться от свободы? Дохи, свобода — это наша жизнь, если отказаться от неё, то мы умрем, как умирают люди в своих тесных квартирах, день изо дня в одних и тех же комнатах, не видя мира, света, настоящей жизни. Что же я должен делать, оставить нас умирать вместе, или дать нам одну жизнь на двоих?

— Ты всегда умел очаровывать, Бобби, — улыбнулась девушка. — Ты мог бы ничего этого не говорить, я всё равно уже на всё согласна, — он прижал её к себе, стиснув в объятьях до боли. Как всегда не рассчитал силу, и Дохи айкнула. Тогда его руки разжались.

— Прости. У тебя много вещей здесь?

— Небольшая сумка. Я быстро, — девушка покидала в неё всё, что имела с собой в палате: зубную щетку, полотенце, расческу, телефон, сменную одежду. Вспомнив, что верхняя одежда внизу, сдана в гардероб, Дохи расстроено сообщила об этом Бобби. Он попросил её продолжать собираться и вышел из палаты через дверь. Спустя десять минут он вернулся, протягивая девушке пуховик и сапоги. — Как ты это сделал?

— Если бы я не умел делать подобное, я бы не выжил, — улыбнулся он.

Спрыгнув со второго этажа без затруднений, Чживон поймал сброшенную девушкой сумку, а потом помог выбраться и ей самой. Сначала она перелезла на дерево, растущее под окном, а затем Бобби спустился на землю и подставил руки, в которые она попала, решившись на прыжок.

— Мы безумцы, — хихикнула она, оборачиваясь к темной больнице, пока они шагали по сугробам на газоне. Молодой человек показывал спутнице, как заметать на снегу следы, чтобы никто не разгадал, каким образом они пропали.

— Именно поэтому нам лучше держаться подальше от людей, вдруг они это заметят? — поддержал шутку Чживон.

— Бобби, — потянула его за руку, которой он взял её ладонь Дохи. Он оглянулся, идя чуть впереди. — Мне страшно.

— Чего ты боишься? Холода, темноты, неизвестности? — В тихой морозной ночи, он обнял её, поправив капюшон, чтобы к её лицу не задувал леденящий воздух.

— Я боюсь свободы. Вот такой… нашей. Сумеем ли мы ей распорядиться правильно?

— Свободой не распоряжаются, ей отдаются, — Бобби ласково разглядывал круглое личико, смотрящее на него снизу, обрамленное мехом по краям капюшона. Его сердце таяло, несмотря на холод, будто наступила весна. — Ей отдаются, как и любви. Любви же ты не боишься? Вот такой… нашей.

Крепче взявшись за руки, они тронулись дальше, выйдя на расчищенный тротуар, где не могли остаться их следы. Отдавшись свободе, они растворились, исчезнув с радаров. Он загнал себя в тупик, совершив много ошибок, ввязавшись не в те дела, она утопала в постоянной отверженности, трудностях выбора между подругами и вынужденной лжи. Почему бы им было и не сбежать ото всего? Говорят, что бегство — это трусость, но порой нужно очень много храбрости, чтобы совершить побег, настоящее мужество, чтобы его организовать, и любовь, чтобы всё совершаемое обрело смысл.