Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

Мы с теткой переглянулись.

– Ты, оказывается, еще и Золушка в самый неподходящий момент, – проговорил я, протягивая ей туфлю. – Кстати, это же такие хорошие люди. Ты их защищаешь, чего же прячешься?

Вика распрямилась и пыталась совладать с дыханием.

– Черная касса – это еще полбеды, – проговорила она наконец. – Бог с ней, с черной кассой. Тут интересно другое. У юриста Селиверстова под подушкой лежат деньги, которые удивляют даже самого директора завода. Вот это не к добру.

– В этом деле много что не к добру, – сказал я, но тетка уже ковыляла в направлении коридора и не слышала. Или снова сделала вид, что не слышит.

Наконец мы попали в комнату отдыха, где на диване в позе надравшегося пирата мирно сопела Юля. Собрав с дивана ее бесчувственное раскисшее тело, я направился к выходу. Вика семенила сзади, подобрав подол своего атомного платья. По дороге никто не встретился, и мы нашей карнавальной процессией, состоящей из двух дам, плохо – хоть и по разным причинам – стоящих на собственных ногах, и одного кавалера в костюме Стива Джобса неторопливо переместились из «Весеннего утра» в холодный осенний вечер, где нас ждала Викина машина.

Когда мы отвезли Юлю, которая к концу дороги вдруг пришла в сознание и зачем-то стала делать вид, будто ничего не помнит, я заметил Вике, что в пьяном виде хорошая девочка-филолог становится похожа на живого человека.

– А? – рассеянно переспросила тетка, выруливая из двора.

– Невозможно дожить даже до двадцати лет и в капитале идентичности иметь только образцовый аттестат, потупленный взгляд и набор умных цитат из чужих книг. Нельзя же все время по паркету ходить, надо иногда и по стеклу босиком. Пить, ругаться, беситься, дурой выглядеть, целовать не тех, обманывать, быть брошенной, плакать по этому поводу…

– Мг. – Тетка думала о своем.

– Кстати, у Юли новый объект для поклонения, – сообщил я.

– Ты, что ли? – Вика наконец заинтересовалась и недоверчиво скосилась на меня в зеркале.

– Селиверстов.

– Ну это даже я заметила. А Примадонна где же?

– С Примадонной они теперь не общаются.

Я пересказал Вике историю о том, как не задалась у Юли научная карьера, тетка даже присвистнула от удивления.

– Ничего себе дела!

Подумала и добавила:

– Ну а с Селиверстовым они насколько близки, как думаешь?

Я пожал плечами.

– Раб сменил хозяина, кажется. Раньше у нее Миллер была величайший в мире человек. Теперь – Селиверстов.

– А сам Селиверстов что?

– Да вроде ничего.

– Слабый пол сильнее сильного пола в силу слабости сильного пола к слабому? – как всегда закрутила Вика, хотя имелось в виду всего лишь, не любовники ли эти двое.

– Процентов девяносто семь, что нет, – ответил я.

– А остальные три процента?

– А три процента на новогодний корпоратив. Мало ли…

Вика снова хмыкнула.

– Ладно. И что теперь говорит «раб»?

– Говорит, что она первоклассный лингвист и давно раскусила Жильцова с его профсоюзом. Что Жильцов баламут и мудак и деньги с завода трясет по судам. За счет того и живет.

Виктория передернула плечами. Я подумал, что ей холодно, потому что полушубок соскользнул и она вела машину, сверкая голыми ключицами и шеей. Но тетка смахнула мою руку, когда я попытался накинуть на нее одежду.

– Не мешай, – резко оборвала она. – Мы, кстати, едем ко мне. Я не собираюсь развозить вас по всему городу, как какой-нибудь извозчик.

– Тебя бесит то, что Юля додумалась до того же, до чего и ты? – поинтересовался я, и она аж фыркнула в ответ, как рассвирепевшая кошка.

– Юля говорит словами Селиверстова, вот и все.

– Ну с Юлей-то все понятно, а вот ты с чего словами Селиверстова заговорила?

Вика снова выдохнула нечто крайне оскорбительное, с ее точки зрения:

– Саша, имитировать мыслительную деятельность – все равно что имитировать оргазм. Хлопотно, унизительно, и радости никакой! Может, хватит на сегодня?

Я не ответил: давно умею не обращать внимания на это кошачье шипение. Странно выглядела не ее злость, а ее упорство. Чего ради Вика так зациклилась, защищая позицию Селиверстова? При этом позиция юриста, как и всей заводской администрации, явно гниловата, если не сказать больше. Никто из нас не является рыцарем без страха и упрека, но я все равно не верил, что Вику соблазнили только деньги.

Мы припарковались, кое-как выковырили водителя из-за руля, потому что это не лучшая идея – садиться за руль, будучи запакованной в русалочий хвост. Переставляя ноги буквой «икс», Вика поднялась на наш второй этаж, потому что лифт едет только на третий, и мне пришлось страховать всю эту неземную красоту сзади, чтобы она не сверзилась. Наконец Виктория переоделась в свой розовый домашний костюм и проделала целую кучу процедур, словно вернувшийся с боевой операции солдат: отклеила пластыри с пяток, поменяла пластырь на пораненном во время чистки картофеля пальце, смыла макияж, вытащила из волос целую россыпь булавок… Я ждал, когда она закончит, чтобы спросить о Маргарите, но тетка снова, как курица, уселась высиживать свои газеты.

– Еще рано, – отмахнулась Вика, когда я поинтересовался, собирается ли она ложиться.

Я попытался позвонить Марго, но трубка снова отвечала мне лишь равнодушными долгими гудками.

– Тухлый номер, – неожиданно отмерла Вика.

– Ты о чем? – спросил я, чувствуя, что зол сейчас на них обеих.

На Марго, исчезнувшую без объяснения причин. На Вику, занятую только своими делами.

– Ты слишком много хочешь от девушки такого сорта. Она не будет ждать тебя у окна, пока ты ищешь себя по деревням и весям…

Лицо Виктории выражало сейчас примерно те же эмоции, что лица американских президентов, высеченных на скале Рашмор.

– По поводу деревней и весей – это была практика от ин-сти-ту-та, всего два месяца! Неужели два месяца невозможно подождать? – спросил я, внутренне подбираясь, так как, кажется, назревал скандал.

Вместо ответа Вика лишь как-то неопределенно улыбнулась и опустила голову, делая вид, что увлечена чтением.

В этот момент я почему-то подумал о том, что цена, которую женщины назначают себе и своему женскому миру, чрезвычайно завышена. Мир, в котором есть свитера с оленями, пироги, головы космических роботов, вечерние платья, сладкие ароматы, выходы в свет, вкусно пахнущее постельное белье, много секса… Этот мир сам по себе неплох. Но женщины требуют за него всего тебя, без остатка. Если ты однажды попал, то ты попал навсегда. И здесь они в сговоре все. Даже те женщины, которые когда-то совершенно бескорыстно пели тебе колыбельные, женщины той же крови, что и ты, однажды объединяются с теми, которые выставляют цену. Тогда они кричат хором: «Плати, плати, плати!» И это неправда, что ты получишь столько же, сколько отдашь. Рынок переполнен, но цены только растут.